В этот вечер я, как и в прочие, еще долго сидела у костра, вглядываясь в огонь и рассуждая о разном. На этот раз мысли завертелись вокруг Лео.
Удивительно, как он изменился за три месяца путешествия. Когда я его только встретила, он говорил очень плохо, глотая буквы, при этом даже не говорил, а шипел и по большей части нервно хихикал. Теперь у него твердая свободная речь, он смеется только тогда, когда ему весело, и смех у него красивый, заливистый, какой и должным быть у нормального человека.
Изменилась его походка, его манеры, и все чаще стали заметны изменения в характере. Раньше Лео был чем-то вроде серой аморфной массы, его никто не воспитывал, никто, кроме книг, не объяснял ему, что хорошо, что плохо, он ни в чем не был уверен и всецело полагался на мнение и суждения окружающих. Сейчас же он все чаще стал проявлять твердость, научился настаивать, возражать, спорить, у него на все появилось свое мнение… И та вспышка негодования, которая только что произошла, говорит о том, что, хочет того или нет, но Лео начинает отдаляться от меня. Раньше я мало замечала, но я была ему не другом, а скорее чем-то вроде няньки. Всемогущей и всезнающей няньки, слово которой — закон, а все действия бесспорно правильны. Теперь это уходит из него и даже во мне он сомневается, ставит меня под свои меняющиеся взгляды и оценивает по-новому.
Я подумала о том, что Леопольд, возможно, когда, наконец, найдет себя, и вовсе может решить, что я ему не товарищ и он не должен якшаться с ведьмой, которая вынуждена поджимать хвост при виде стражников… Хотя вряд ли он так подумает. Он ведь знает, кто я, и что я не из-за своих преступлений вынуждена вести такую жизнь.
Тяжело вздохнув, я вытряхнула пепел из трубки и посмотрела на огонь. Все мысли вырвались из головы, когда я заглянула внутрь пламени, а в душе зашевелилось знакомое чувство, как будто улетаешь куда-то.
Обернувшись, я заметила, что Черт, сидящий позади меня, поднял голову к небу и смотрел на звезды, которые едва виднелись из-за дыма от нашего костерка.
— Ты уже?… — спрашиваю у коня, протянув к нему руку.
Он не отреагировал на мои слова и жест, как загипнотизированный продолжил смотреть в небо. Я запрокинула голову и стала смотреть вместе с ним.
На самом деле мы часто так сидели вместе, замерев и думая о чем-то. То о небе и звездах, то о деревьях, то об огне… почему-то все это в последнее время такие простые вещи стали завораживать меня. Я могла до бесконечности вглядываться в непрерывные узоры коры деревьев или смотреть на реку, чуя в ней потоки не воды, а жизни, как она есть — я чувствовала биение живой энергии в каждой бактерии, в каждой водоросли.
Природа потянула меня к себя, я начала видеть в ней что-то новое, чувствовать ее иначе. Мне все казалось, что есть еще много чего магического, сверхъестественного, о чем Кудеяр ни словом не обмолвился, но все это вокруг меня, все это движется, бурлит у меня под носом. И Черт, — превращенный в лошадь безумный чародей Люциус, — он тоже все это чует. Наверное, если бы он мог и хотел говорить, он рассказал бы мне что-то или рассуждал бы вместе со мне о том, какой есть ритм в узорах коры деревьев и почему земля под ногами шепчет, а вода в реке видится таким же космосом неизвестного, как небо со звездам… Он тоже задавался этими вопросами, даже по лошадиной морде это было видно.
На нас обоих находило это состояние, когда мир вокруг преображался, расплывался на новые части, и уже не было пределов между землей и небом, понятным и непонятным, живым и безжизненным, а был предел между материальным и едва ощущаемым, насыщенным и пустым, живым и затухающим, жарким и бесчувственным.
Я как в бреду сидела у костра и пыталась поймать, задержать в сознании хоть одно из пробегающих в голове ощущений, похожих на мысли и образы, но в итоге оставалась ни с чем, ничего не могла задержать и запомнить. Такое происходило только ночью, днем же я не могла что-либо почувствовать, как не пыталась. И Черт вел себя днем иначе, он как будто вообще не помнил о том, что на нас вдвоем набрасывалось по ночам, когда выдавалось время побыть в тишине, наедине со своими чувствами.
Я не отрицаю, что причины наших диких размышлений могут быть куда проще, чем всевеликое прозрение, и нам стоит опасаться таких наваждений. Может, все это связно с тем, что я вместе со своим конем схожу с ума на какой-то неведомой мне почве. Может, дело в дурманящей пыльце трав, растущих в лесах, где мы спим, или в табаке, который я не так смешиваю… Но каждый вечер я все равно сижу у костра и как наркоман блаженствую, растворяюсь в воздухе, сливаясь с окружающим миром. В это время я забываю обо всем на свете и не помню ничего из того, что я вообще могла когда-либо помнить.
* * *
Утром я проснулась от чудесного запаха, который шел от котелка. Леопольд уже встал и готовил нечто потрясающее.
— Доброе утро! — улыбнулся оборотень, когда я села на плаще, протирая заспанные глаза. — Ты опять поздно легла?
— Наверное, — пожимаю плечами. — Что сегодня в меню, шеф?
— Каша с травами и ягодами, которые я нашел в лесу, — рассказал он, пока я быстро умывалась водой из походной фляги.
— Пахнет замечательно.
— А то! — усмехнулся оборотень, попробовав варево. — Вроде, готово… жаль, что у нас нет сахара или хотя бы меда.
— Ничего, и так слопаем.
Мы с Леопольдом, поскольку мыть миски никому не хотелось и нас было только двое, ели ложками прямо из котла. Черт обычно завистливо смотрел на нас и обиженно фыркал. Сейчас скотинка просто исходила слюной от желания поесть вкусной кашки.
Не выдержав, конь уселся около костра и умоляюще посмотрел на меня.
— Тебе нельзя горячее: это вредно.
В ответ на это Черт боднул меня лбом в плечо, растопырив рыжие уши. На левом ухе блеснуло маленькое золотистое колечко.
— Люциус, ты же знаешь, что я не могу снять его. Как я могу доверять тебе и позволять быть человеком, если ты сам себе доверять не можешь? Ты себя не контролируешь, а ты знаешь, что случится, если ты опять натворишь дел! Рэм выследит тебя и тогда тебе даже зеленой травки не пощипать: будешь лежать во сырой земле, если от тебя вообще что-то останется! Каша этого не стоит, поверь.
Конь обиженно вздохнул, встал и, когда уходил, шлепнул меня по голове хвостом в отместку.
После завтрака мы быстренько собрались и двинулись к городу. Когда мы подошли к стенам, Леопольд обернулся попугаем и полетел первым, сказав, что он на разведку и встретит меня уже в городе, на главной площади.
А нас с Чертом у самых ворот остановили два стражника.
Это были рослые мужики, каждому из которых было лет по сорок. Растолстевшие, лысеющие и дурно пахнущие, они походили на двух сторожевых псов, заскучавших от недостатка прохожих, на которых можно было бы полаять.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});