нежна.
Здесь я переменил разговор и вскоре предоставил Джорджа его дипломатическим соображениям. Но если дипломаты всегда так хорошо осведомлены о событиях – мне кажется, что они представляют совершенно излишнюю роскошь.
Во время своего пребывания в Париже, я написал Антуане-те, хотя не решился навестить ее, и в ответ получил очень трогательное письмо, в котором она писала, что доброта и великодушие короля, равно как и ее уважение ко мне, обязывают ее вечно хранить нашу тайну. Она выражала желание поселиться в деревне и совершенно удалиться от общества. Не знаю, исполнила ли она свое намерение; но так как я более никогда не встречал ее и ничего о ней не слыхал, вероятно, она его исполнила. Нет сомнения, что она была искренно привязана к герцогу Стрельзаускому; ее поведение в минуту его смерти доказало, что даже полное знание его низкой натуры не искоренило любви к нему из ее сердца.
Мне предстояло еще выдержать борьбу, которая должна была окончиться полным моим поражением. Я возвращался из Тироля, не изучив подробно ни его жителей, ни учреждений, ни фауны, флоры и тому подобного. Я провел время, по обыкновению, ничего не делая. Вот что мне придется выслушать от моей невестки, а против таких обвинений мне нечего сказать в свое оправдание. Поэтому я появился в Парк-Лэйне со смущенным лицом. Но прием мне был оказан не такой страшный, как я ожидал. Оказалось, что я поступил не так, как Роза желала, но так, как она предсказывала. Она заранее объявила, что я не соберу материалов и не запишу своих наблюдений. Мой же брат, по слабости характера, утверждал, что наконец мною овладело серьезное намерение работать.
Когда я вернулся с пустыми руками, Роза так занялась своим торжеством над Берлесдоном, что со мной обошлась весьма милостиво, большую часть своих упреков обратив на то, что я ленился писать своим друзьям.
– Мы потеряли много времени в поисках вас, – сказала она.
– Знаю! – отвечал я. – Многие из ваших посланников пережили тяжелое время из-за меня. Мне рассказал об этом Джордж Феверлэ. Не понимаю, почему вы так беспокоились? Я умею сам уберечь себя.
– Совсем не потому, – вскричала она презрительно; – я хотела сообщить вам о сэре Иакове Барродэле. Он наконец получил назначение на место посланника и приглашал вас ехать с ним.
– Куда же он едет?
– Он заменит лорда Тонгала в Стрельзау! – сказала она. – Только место в Париже могло бы быть приятнее.
– Стрельзау! – сказал я, взглянув на брата.
– Это не имеет значения! – вскричала Роза нетерпеливо. – Вы поедете, не правда ли?
– Мне не особенно хочется.
– Какой вы невыносимый!
– Кроме того, я думаю, мне нельзя ехать в Стрельзау. Милая Роза, это было бы неприлично!
– Глупости! Более никто не помнил старой истории. Тогда я вынул из кармана фотографию короля Руритании.
Она была снята за месяц или два до его восшествия на престол. Роза не могла понять моих слов, когда я сказал, показывая ей портрет.
– Может быть, вы ранее не видели или не заметили портрета Рудольфа У. Вот он. Как вам кажется, не вспомнится ли наша старая история, если бы я появился при дворе Руритании?
Моя невестка взглянула на портрет, потом на меня.
– Действительно! – сказала она и бросила фотографию на стол.
– Что скажешь ты, Боб? – спросил я.
Берлесдон встал, направился в угол комнаты и начал перебирать кипу газет. Вскоре он вернулся к нам с номером иллюстрированной «Лондонской Газеты» и в нем указал мне на изображение церемонии коронования Рудольфа V, в Стрельзау. Он положил фотографию и эту картинку рядом. Глядя на них, я глубоко задумался. Глаза мои переходили с моего портрета на Занта, Стракенца, на богатое облачение кардинала, на лицо Черного Майкла и на стройную фигуру принцессы, стоящей рядом с ним. Я долго и пристально разглядывал все это. Брат тронул меня за плечо. Он смотрел на меня с недоумением.
– Как видите – сходство между нами большое, – сказал я, – право, мне лучше не ездить в Руританию!
Однако Роза, хотя и наполовину побежденная, не сдавалась.
– Все это предлог, – вскричала она капризно. – Вы просто не хотите ничем заняться. Подумайте, со временем вы бы стали посланником!
– Я вовсе не хочу быть посланником! – возразил я.
– Из вас ничего путного не выйдет! – отвечала она. Возможно, но в прошлом я был кое-чем. Перспектива быть посланником едва ли могла соблазнить меня, когда я был королем!
Разобиженная Роза покинула нас; Берлесдон, закурив папиросу, продолжал все с тем же выражением смотреть на меня.
– Это иллюстрация в газете! – сказал он.
– Что ж из этого? Она только доказывает, что король Руритании и твой покорный слуга похожи, как две капли воды.
Брат покачал головой.
– Без сомнения! – сказал он. – Но я сейчас бы заметил разницу между тобой и фотографией.
– Ас изображением в газете?
– Я бы заметил разницу между фотографией и газетой; хотя они очень похожи друг на друга, но…
– Что ж?
– Иллюстрация похожа более на тебя! – окончил брат. Брат мой честный и хороший человек, и хотя он женат и любит свою жену, я бы доверил ему все свои тайны. Но эта тайна не моя, и я не мог выдать ее.
– А мне кажется, что фотография еще больше похожа на меня! – возразил я смело. – Но, во всяком случае, Боб, я не поеду в Стрельзау.
– Да, не езди в Стрельзау, Рудольф! – отвечал он.
Не знаю, подозревает ли он что-нибудь. Он ничего мне не говорит, и мы никогда не касаемся этого вопроса. Мы предоставили сэру Иакову Барродэлю искать другого атташе.
Со времени событий, описанных мною в этом рассказе, я поселился в деревне, в маленьком домике, где веду очень тихий образ жизни. Честолюбие и стремления моих сверстников кажутся мне скучными и непривлекательными. Меня не тянет в вихрь света и в политическую деятельность; соседи мои считают меня ленивым, необщительным мечтателем. Но я молод и иногда мне кажется, что моя роль в жизни еще не сыграна; что когда-нибудь я снова вмешаюсь в важные события, снова буду ими управлять, напрягать свой ум против ухищрений своих врагов и свои мускулы в честной битве. Таковы мои мечтания, когда я с ружьем в руке брожу по лесам и по берегу реки. Сбудутся ли мои мечтанья – не знаю; не знаю, произойдет ли все это в знакомой мне стране, хотя я с