Однако многие из этих людей, глубоко чуждых идеям большевизма, вскоре после Октябрьской революции пошли на российскую государственную службу к новой власти в те дни, когда государственные чиновники России объявили забастовку. Солженицын приводит слова Ленина, сказанные им по этому поводу: «Большую службу революции сослужил тот факт, что из-за войны значительное количество еврейской средней интеллигенции оказалось в русских городах. Они сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились сразу после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элементы, хотя далеко не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в трудный момент». Комментируя эти слова Ленина, Солженицын не без основания замечал: «Тут были и беспартийные, вовсе не революционные, до сих пор как будто аполитичные. У многих это мог быть не идейный, а простой жизненный расчет, – но явление было массовое».
Быстрота превращения выходцев из буржуазии и интеллигенции и сторонников сионизма в работников советского аппарата скорее всего свидетельствовала не о глубине и искренности этой метаморфозы, а лишь о внешней мимикрии. Разумеется, не только евреи были теми представителями буржуазной и интеллигентской среды, которые пришли на службу к большевикам. На русских и лиц других национальностей приходилась значительная, а то и преобладающая доля служащих. «Саботаж чиновников», о котором писал Ленин, постепенно кончился, и уже в 1922 году он писал, что в государственном аппарате – засилье дореволюционных чиновников и этот аппарат «лишь чуть-чуть подмазан советским миром».
Противоречие между внутренним неприятием многих идей большевизма и своей деятельностью стало у работников государственного аппарата, которые пошли служить к большевикам лишь по «жизненному расчету», источником многих проблем как для советского государства, так и для этих лиц. Выходцам из буржуазных и интеллигентских семей было трудно наладить понимание со своими коллегами рабоче-крестьянского происхождения. Они были чужды их народной культуре и часто не скрывали этого. Они не принимали и многих идей правящей партии, которые были рождены требованиями широких народных масс. Это противоречие усугублялось по мере того, как, откликаясь на потребности наиболее динамичных слоев населения, страна приступила к созданию высокоразвитой державы под лозунгом «построения социализма в одной стране» и, предав забвению лозунг мировой революции, отдала приоритет решению национальных задач по сравнению с международными.
В последующем кого-то из них отстраняли от государственного управления как «ненадежных попутчиков», случайно примкнувших к революции. Другие приспосабливались к непривычному для них социальному, этнокультурному и политическому окружению и внешне проявляли рвение в исполнение государственных обязанностей, но внутренне не принимали господствующих в стране взглядов. Этим, во многом, объяснялось их формальное, бездумное и бездушное отношение к государственной работе.
Наконец, даже те, кто искренне поверил в идеи большевизма и был готов самоотверженно работать на революцию, зачастую «обрастал» кругом сослуживцев из своих друзей и родственников, которые далеко не всегда разделяли большевистские воззрения. Солженицын привел высказывание Г.А. Ландау: «Евреи приблизились к власти и заняли различные государственные «высоты»… Заняв слой – они уже чисто бытовым образом потащили за собой своих родных, знакомых, друзей детства, подруг молодости… Совершенно естественный процесс предоставления должностей людям, которых знаешь, которым доверяешь, которым покровительствуешь, наконец, которые надоедают и обступают, пользуясь знакомством, родством и связями, необычайно умножил число евреев в советском аппарате». От себя Солженицын заметил: «Не говорим уже, сколько родни понаехало к жене Зиновьева Лилиной, и о легендарно-щедрой раздаче Зиновьевым постов «своим». После того, как отец Троцкого выбрался из Одессы, сын устроил его на должность служащего в одном из советских наркоматов.
Прилив евреев из буржуазных и интеллигентских слоев на низшие и средние посты советской администрации сопровождался прогрессирующим повышением доли лиц еврейской национальности различного социального происхождения на более высокой ступени администрации. Среди населения доля евреев составляла около 4%, а среди членов партии около 5%, доля делегатов еврейской национальности на первых съездах партии после революции составляла 15—18%, а в составе ЦК– 24%. В составе политбюро, избранного 10 октября 1917 года, из 7 членов 4 были евреями (Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сокольников). В бюро ЦК, созданном в ноябре 1917 года из четырех человек (Ленин, Троцкий, Свердлов, Сталин), евреи (Троцкий и Свердлов) составляли половину состава.
По словам Недавы, лозунг «евреи изобрели коммунизм» – «лозунг белогвардейцев и крестьянских атаманов – казался правдой благодаря Троцкому, …да еще двум десяткам ярких и деятельных евреев во главе нового режима… Евреи… были заметны как раз потому, что прежде их никогда не было в России вблизи кормила власти… И, конечно, заметнее всех из них наверху был Троцкий; по замечанию историка И. Чериковера, «он перевешивал все».
Отмечая, что из «ведущих деятелей революционного движения и первых лет советской власти… примерно в 250 человек… на выходцев из евреев приходится более 16 процентов», Недава констатировал: «Таким образом, количество евреев в руководстве строителей нового мира если и не подтверждает мысль о том, что Октябрьская революция – часть еврейского заговора против России и человечества, то, пожалуй, однозначно и не противоречит ему; 16 процентов руководителей, делегированных менее чем 4 процентами населения, – тут есть о чем задуматься».
И все же значительный прилив евреев на государственные должности и занятие ими ряда высших постов в советском государстве не означал, что все евреи России безоговорочно поддержали новую власть, по своей сути глубоко враждебную буржуазии и буржуазным отношениям. Й. Недава отмечал, что большинство евреев «тяготело к традициям, куда входил и привычный экономический уклад. Это большинство представляло собою городских мелких… собственников, которые в революцию потеряли все. Вместе с разорением экономическим новый режим принес и ломку старых культурных и благотворительных учреждений, что тоже для многих было и бедой, и варварством. Так сложилось двоякое отношение евреев к Советской власти: одни ее горячо приветствовали, другие проклинали».
Многие евреи выражали недовольство новой властью, даже если ее возглавляли евреи. Правда, они ставили в вину начальникам-евреям не их национальность, а их некомпетентность. Когда герой поэмы Уткина бывший портной Мотэле Блох стал комиссаром, он стал объектом суровых нареканий среди местечкового населения:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});