К шестому диомедианскому дню Уэйс заметно прибавил в весе. Слабость оставалась, однако он уже ходил — пошатываясь, хватаясь руками за мебель и стенки, но ходил! — по комнате.
— Не желаете, сэр? — почтительно поклонился Бенегал, один из молодых работников фактории. Он только сегодня вернулся из длительной поездки по туземным поселкам и все еще не знал подробностей благополучного спасения пропавших.
Уэйс остановился, протянул ему руку, замер в нерешительности, а затем ухмыльнулся:
— За столько времени без курева я, пожалуй, избавился от этого порока. Появляется вопрос — а стоит ли тратить силы и деньги, культивируя его наново?
— Вероятно, нет, сэр…
— Эй, ты куда! Дай-ка мне эту штуку! — Уэйс сел на край кровати и осторожно затянулся. — Я обязательно вернусь ко всем своим вредным привычкам, а пожалуй, и добавлю к ним новые.
— Вы, м-м, вы, сэр, хотели рассказать мне, каким образом удалось вам связаться с нашей станцией?
— А, да. Конечно. Все оказалось просто до дури. Когда появилась возможность свободно вздохнуть, проблема решилась за десять минут. Мы послали приличных размеров группу туземцев с запиской и, конечно же, с одним из толковых профессиональных переводчиков — чтобы выспрашивать дорогу на этой стороне океана. Сообразили для них большой спасательный плот — решетку из легких брусьев, соединившихся друг с другом в шип. Каждый диомедианец тащил по одной палке, при необходимости они собирали его прямо в воздухе, опускали на воду и отдыхали. А заодно и ловили рыбу — этим вопросом занимались лучшие специалисты Флота. Пили они дождевую воду, собирали ее в маленькие ведерки — я знал, что воды хватит, ведь дракхоны остаются в море неограниченно долго, да и вообще тут сплошные дожди.
Кстати сказать, по причинам, уже для тебя понятным, в отряде было и несколько ланнахских женщин. Из чего следует, что гонцам из обоих этих народов пришлось расстаться с некоторыми из своих обветшавших предрассудков. По большому счету, это изменит их историю значительно сильнее, чем знакомство с земными фокусами, вроде обратного перелета через океан за один день. Хочешь не хочешь, а теперь наши посланники становятся в своих культурах подрывными элементами. От них пойдут первые ростки диомедианского интернационализма. Но это пусть уж Лига ликует, мое тут дело телячье.
Проводили мы их и заползли в постели. — Уэйс пожал плечами. — Оставалось только ждать. Через несколько дней становится легче, аппетит вообще пропадает… А где же остальные? — Он поморщился и раздавил окурок. От табака подташнивало и кружилась голова. — Я уже достаточно окреп, чтобы испытывать скуку. Кой черт, мне нужна компания!
— Если вы уж заговорили об этом, сэр, — начал Бенегал, — насколько я помню, мастер ван Рийн говорил что-то насчет того…
— В пуп и в гроб! — громогласно раскатилось за стенкой.
— …что он навестит вас сегодня.
— Мотай тогда отсюда, — ухмыльнулся Уэйс. — Молод ты еще такое слушать. Сейчас предстоит встреча братьев по крови, товарищей, присягнувших друг другу на верность, и тэ-дэ и тэ-пэ после долгой разлуки.
Он поднялся, чтобы встретить вкатывающегося в комнату ван Рийна, а юноша тихо выскользнул в боковую дверь.
Утративший всю свою юпитерианскую корпулентность, торговец опирался на трость с золотым набалдашником, у него остался всего один подбородок. Однако черные волосы снова завивались маслянистыми локонами, вызывающе торчали игольно-острые кончики нафабренных усов и козлиной бородки, кружевную рубашку и парчовый жилет испещряли уже белые пятна некоего употребляемого через ноздри веселительного порошка, из-под батикового саронга волосатыми тумбами высовывались босые ноги, каждую пятерню украшала, пожалуй, вся годовая продукция алмазной шахты, а на исхудавшей шее болталась серебряная цепь толщиной с якорную.
— Ходишь уже, значит, — прогрохотал торговец, жестикулируя для понятности толстой тируччираппалльской сигарой. Другая рука его надежно сжимала еще более толстый — четырехпалубный — сандвич. — Молоток! Единственный способ поправиться — в рот не брать этот ихний помойный супчик и не слушать всяких разговоров насчет «не перенапрягаться», вроде как этот крюкорукий ветеринар набрался наглости посоветовать мне. — От возмущения его лицо стало похожим на вареную свеклу. — Неужели через его протухшие и заплесневевшие синапсы не может пробраться одна-единственная и совсем простая мысль — во сколь обходится мне каждый час моего здесь торчания? Какие пенки могу я снять, вернувшись домой, до того, как все эти конкурирующие шавки пронюхают, что Николас ван Рийн и на этот раз все-таки не сдох? Вот только сейчас лупил станционного техника по здоровенному мухомору, который заменяет этому типу голову, вколачивал в него, что, если к завтрашнему полудню мой корабль не будет готов к старту, я запрягу в эту таратайку его самого и скомандую, как дохлому мерину — «Но-о!» Так ты тоже возвращаешься с нами на Землю, собственной своей персоной, nie?
Уэйс не ответил. Вслед за ван Рийном в комнате появилась Сандра.
Она передвигалась в кресле-каталке и выглядела такой худенькой и бледной, что сердце Уэйса готово было разорваться. Светлые волосы, морозным облаком рассыпавшиеся по подушке, казались мертвыми, холодными на ощупь. Но в ее глазах жила безмерная зеленая глубина самых теплых, ласковых морей Земли. И она улыбнулась.
— Миледи, — прошептал Уэйс.
— Да, она ведь тоже летит. — Детально изучив вазочку с фруктами, ван Рийн взял яблоко. — Продолжим наше прерванное путешествие. На борту, конечно, будет совсем не так много игр и развлечений… — Он окинул девушку далеко не отеческим взглядом. — Все это мы отложим до возвращения на Землю, в нормальную обстановку, nie?
— Если миледи достаточно окрепла, чтобы перенести полет… — запинаясь, начал Уэйс и сел, ноги его стали как ватные.
— Я поправляюсь. — Голос Сандры оказался таким же бледным, как лицо. — Тут нужно просто следовать предписанной диете и побольше отдыхать.
— Слушай врачей больше, они тебя вообще в гроб вгонят, — пробормотал ван Рийн, выкидывая огрызок яблока и выбирая себе апельсин.
— Но как же так, — попытался возразить Уэйс. — Мы ведь потеряли при крушении почти всех слуг. У нее будет только…
— Одна-единственная горничная? — Это был не смех, а скорее тень смеха, но звучал он совершенно искренне. — Теперь, значит, я должна забыть все, через что мы прошли, снова относиться к тебе сухо и корректно, так что ли, Эрик? Но ведь это было бы до крайности глупо — после того как мы ходили с тобой на этот хребет, над Салменброком. Или нет?
Сердце Уэйса бешено застучало.
— А ведь Господь Бог умеет, когда захочет, любую непруху превратить в хорошие деньги, — заметил ван Рийн, роняя на пол куски апельсиновой кожуры. — Мне неоткуда знать каждого работника компании, так что иногда многообещающие молодые ребята вроде тебя попадают в такие вот захолустные дыры. Теперь я