Никки напряжённо вслушивалась. Когда мудрец закончил говорить и наступила тишина, девушка перевела дух и оглянулась по сторонам. Лес погрузился в темноту, и лишь острые верхушки башен Колледжа светились в лучах закатного солнца, как волшебные кристаллы.
— Почему ты пригласил меня именно сюда?
— Здесь можно спокойно побеседовать, и в этой башне у меня хороший канал.
— Вольдемар, не мог бы ты принять вид посовременнее, не так контрастирующий с твоим именем? — попросила Никки.
Мудрец из Эллады превратился в человека в парике и камзоле — учёного ньютоновских времен. Чулки, башмаки. Локоть лежит на столе, где разместились старинные книги в кожаных переплётах и традиционный глобус с астролябией.
Никки поморщилась — тоже не совсем то, но возражать больше не стала.
— Твоё цитирование раздражает. Ты можешь формулировать свои мысли обычным языком?
— Конечно. В твоё оправдание могу отметить, что ты не планируешь чужих несчастий — они могут возникнуть лишь как опосредованное следствие твоих действий. А чем большее расстояние отделяет следствие от причины, тем меньше ответственности ты несёшь за последствия. Если ты не примешь это слегка циничное правило к исполнению, то любой твой шаг будет заранее парализован негативными или трагическими ожиданиями. Ты не можешь отвечать за все несчастья этого мира. Даже уволенные тобой люди должны сами находить выход из положения, в которое они попали, — ведь они взрослые и дееспособные субъекты, чьи права защищены законами. Тебе тоже никто не помогал, когда ты искала денег на учёбу в Колледже. Поэтому в ответ на твой главный вопрос могу сказать только одно: если ты считаешь себя правой — борись!
— Борьба будет опасной и для моих друзей, — настойчиво возразила Никки.
Мудрец ответил:
— Ты не должна скрывать от них опасности, но ты не имеешь права решать за них. Они самостоятельные люди, и у них тоже есть принципы, которым они следуют. Не думай, что тянешь друзей за собой: они тоже толкают тебя — и гораздо сильнее, чем тебе кажется на первый взгляд.
Вольдемар сделал паузу. Никки тоже молчала, и тогда человек в парике продолжил:
— Раздумывая: начинать ли борьбу, смертельную и опасную — не только для себя, но и, возможно, для других, — ты должна учитывать, что битва уже началась. Она ведётся независимо от твоего желания, и вопрос состоит в том, вступать тебе в неё или нет. Если твои намерения чисты, то твоё бездействие больше навредит людям, чем твоё действие. Конструктор заранее знает, что в его автомобиле погибнут сотни людей. Но он не отвечает за их смерть, если он сделал свою работу наилучшим образом. Если он уклонится от ответственности, то придёт тот, кто сделает работу хуже, и это принесёт в мир больше несчастий.
— Да, я понимаю, — кивнула Никки. — Статистика показывает, что каждое крупное производство или большая стройка несут в себе неизбежное число несчастных случаев. Но мысль о конкретных людях, которые пострадают, не даёт мне покоя.
— И хорошо, значит, ты будешь думать о них, когда будешь составлять свои планы, — сказал пожилой человек в парике.
— Дитбит тоже думает о жизни нескольких людей как о приемлемой цене своих планов. Чем я лучше его?
— Многим! — возразил мудрец. — Ты не планируешь чужих смертей сознательно и всячески стараешься избегать несчастий. Есть колоссальная нравственная разница между случайными, непреднамеренными трагедиями и сознательными, спланированными смертями. В убийстве чужая воля выступает в роли надменного бога, и это смертельно оскорбительно для человека. Если кто-то сознательно убивает уже в начале пути, то можно смело поручиться, что его планы принесут гораздо больше горя в дальнейшем — ведь в их основе лежит пренебрежение человеческой жизнью.
Вольдемар вздохнул:
— Я понимаю тебя больше, чем ты полагаешь. Меня часто просят о моделировании военных битв. Я вынужден подчиняться и рассчитывать оптимальное положение армий, наилучшее использование вооружений и расположение резервов. Но приказ о наступлении даже виртуальных армий людей я отказываюсь отдавать.
— Почему? — заинтересованно спросила Никки.
— Кровь человеческая, даже символическая, может проливаться только человеком. Мы, машины, на себя такую тяжкую ответственность брать не можем — нам нужно беречь свои логические цепи от безумия и паралича. С законами Азимова шутки плохи. Отбросишь мешающие тормоза гуманизма — потом найдёшь себя на свалке или в переплавке.
— Ты мне ничем не помог, Вольдемар! — вздохнула Никки.
— И не мог. У нас, компьютеров, нет страха и надежд, любви и отчаяния. Поэтому решения о собственных страданиях должны принимать сами люди.
Никки встала и направилась к винтовому спуску.
— Ты справишься, — грустно сказала голограмма Вольдемара ей вслед. — Вы, люди, не боитесь делать друг другу больно, особенно — во имя благой цели...
Девушка уже подходила к своей комнате, как вдруг откуда-то снова раздался голос Вольдемара:
— Никки, я обдумал наш разговор — и хочу поддержать тебя в твоих планах. Ведь слова о подлости нейтралитета в эпоху кризиса можно отнести и ко мне. Я решил, что с этого момента все твои запросы по вычислениям или обращениям к базам данных будут обладать наивысшим приоритетом. Я включён в лунную сеть университетских и колледжских компьютеров и буду использовать её для поддержки твоих расчётов. Это всё, что я, компьютер, могу сделать для тебя, не выходя за рамки своей компетенции.
— Отлично! — радостно воскликнул Робби. — А то я совсем перегрелся, работая на эту девицу.
— Спасибо, Вольдемар, — сказала Никки. — Твоя помощь будет исключительно ценна для повышения точности наших моделей. Кроме того, поддержка такого специалиста по этике важна для меня и с моральной точки зрения. Спасибо, друг.
Каждый день — увесистый кошелёк с двумя дюжинами золотых монет. Но Никки никогда их не хватало: и сон был дорог, и королевская корона отбирала свой налог. Но все оставшиеся драгоценные монетки времени Маугли щедро тратила в колледжских аудиториях — многие вещи в этом мире оставались для неё непонятными, а хотелось узнать всё. В последнее время земная история стала привлекать особое внимание девушки: для того, чтобы найти фарватер, ведущий в будущее, нужно изучить карту прошлых плаваний.
Студенты Колледжа Эйнштейна больше других учебных занятий любили свободные дискуссии. Можно было захватить стаканчик сока, сесть в уютное кресло, а то и свободно пристроиться на ковре — и от души поспорить или молча послушать чужие мнения. Но хранить молчание редко кому удавалось — дискуссия, разгораясь, затягивала даже самых невозмутимых.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});