Читать интересную книгу Волга-матушка река. Книга 2. Раздумье - Федор Панфёров

— Почему? Мы ведь выходили на рынок с продуктами и диктовали рынку. Ну, путь найдем: мы сила. Устремимся на снижение себестоимости. Однако, может, мне в Разлом?

Все засмеялись и, окружив Иннокентия Жука, вошли в штаб-квартиру, где Аким Морев за чаем до поздней ночи рассказывал о том, что было на Пленуме, кто выступал и как выступал.

— Я о ваших яблочках рассказал, Иннокентий Савельевич, как вы сдали яблочки в магазин по рублю, кажется, а на следующий день те же яблоки вам продавали по пяти рублей.

— И что же? — воскликнул Иннокентий Жук, полагая, что над «яблочками» участники Пленума только посмеялись, и потому так покраснел, что краска выступила на его лице, несмотря на крепкий загар.

Некоторые участники хохотнули, а докладчик сказал: «Иннокентий Савельевич говорит голосом народа, а голос народа, его настоящие думы всегда искренни и чисты, как песни птиц». Слыхали, Иннокентий Савельевич?

Иннокентий Жук сразу же растрогался и взволнованно произнес, пристукнув ладонью по столу:

— Эх! Знает он нашу думку… и за это мы отплатим партии богатым добром. Так я поехал, Аким Петрович.

— Нет. Потерпите уж маненько…

Так шла беседа вчера вечером, а сегодня утром Аким Морев поднялся чуть свет и вышел из штаб-квартиры.

На плотине-дамбе перед длинными, сделанными на скорую руку столами трепетали красные флаги. Около столов суетились женщины, расставляя посуду, холодные закуски, вино в кувшинах, бутылки с водкой. Позже приготовлением столов некогда будет заниматься: торжественное открытие канала приурочено к двум часам дня, дабы после этого люди смогли вдосталь погулять, повеселиться, попеть песни, поплясать, а затем отправиться по домам с тем же устремлением, что и Иннокентий Жук.

На открытие канала прибыли главные чабаны со всех Черных земель. Они, обжигая коней плетьми, скакали по кругу, чуть в стороне от дамбы. Среди всех выделялся Егор Пряхин на маленькой лошадке (его ноги чуть-чуть не касались земли). А рядом с мим его закадычный друг, Ибрагим Явлейкин. По берегам канала уже стояли строители, разряженные во все лучшее, и смотрели, как глубинная рыба и мальки устремились вспять: сбросное сооружение на озере Чапура было закрыто для того, чтобы озеро заполнилось водой. Перед шеренгами людей носился Вяльцев, выкрикивая:

— Вот оно как! Вот так мы — козыри, тузы!

Но вон на дамбе появились Опарин и Марьям. Выйдя из машины, они идут, минуя столы. Им что-то кричат женщины, видимо, откалывают такие крепкие шуточки, что у Опарина ощерились зубы, а Марьям опустила голову. Но когда они сошли с дамбы на берег, Опарин придержал Марьям за локоть и что-то ей сказал. Марьям, временами вскидывая голову, всматривалась в сторону Акима Морева.

«Маркыч объясняется в любви. Хорошо! Жена у него — пустышка, — подумал Аким Морев, и еще с тоской подумал: — Неужели Елена не приедет на открытие канала?»

Думы Акима Морева прервал Иван Евдокимович, вышедший из штаб-квартиры.

— Аким Петрович, а ко мне сегодня сын прибудет, Иван. Соскучился я по нем, страх! — полушутя, по-деревенски вымолвил последнее слово академик.

— Пройдемся, — увидав, что к ним приближаются Опарин и Марьям, предложил Аким Морев и первый зашагал вниз, берегом канала.

— Видели, столы-то где колхозники расставили? На дамбе, — тревожно проговорил академик.

— А что вас беспокоит? — ускоряя шаг, спросил Аким Морев.

— Иные перепьются, ищи их потом в озере.

— Найдут, — беспечно успокоил секретарь обкома, подыскивая минутку спросить Ивана Евдокимовича — не Елена ли привезет кормилицу и ребят?

Иван Евдокимович то ли догадался, то ли просто так сказал:

— Ясно-понятно, как говорит наш Иннокентий Жук, Елена Петровна тоже вместе с Иваном, моим сыном, прибудет.

— Да ну! — невольно и радостно воскликнул Аким Морев.

— А вы? — чуть погодя, боясь оскорбить излишними словами своего друга, заговорил академик. — Как бы вам сказать… — И сразу: — Тоскуете, значит, по Елене Петровне? — Но спохватился. — Ну, что я… что я? Вырвалось нелепое.

— Весьма лепое, Иван Евдокимович. Да, как-то у нас не складывается…

— Думаете — она Ермолаевым? Да вы что, батюшка мой? Сравните-ка — вы и Ермолаев?

— Однолетки они, Иван Евдокимович.

Академик расхохотался так, что у него даже слезы выступили, затем сказал:

— Экий барьер — разница лет. Не перемахнешь!

— Давайте лучше о другом, — круто оборвал Аким Морев. — Что это там расставлено?

Неподалеку от берегов канала виднелось нечто, похожее на пушки, покрытые брезентом.

— Сегодня ночью расставляли. Спросил — не сказали. Одно отвечают: «Опарин распорядился».

В это время рядом с ними остановилась «Победа», и из нее вышел Николай Кораблев, Татьяна Яковлевна и маленький Николай. Николай первым направился к Акиму Мореву, подал руку и, видимо, повторяя слова отца, произнес:

— Чудеса… Чудеса натворил здесь народ.

— Ясно-понятно, чудеса, Николай Николаевич, — безобидно смеясь, ответил Аким Морев и тут же увидел, что Татьяна Яковлевна глазами отзывает его в сторону.

Он отошел. Татьяна приблизилась к нему и полушепотом произнесла:

— Только что на ферме видела Елену Петровну. Впервые познакомилась… Разговорились. На все мои убеждения только и ответила: «Душой я вся там». А где там? Так и не сказала. Но просила вам передать поклон.

Аким Морев молча отошел от Татьяны и услышал, как Николай Кораблев говорил академику:

— Все отлично. Все. Мы проехались вдоль канала — все блестяще. Как вы думаете, Аким Петрович, не пора ли пустить воду из Чапура? До открытия канала осталось час сорок минут…

Аким Морев в это время думал:

«А где «там», так и не сказала. Может, всей душой с Ермолаевым, а мне — поклон? Почему ему, черт бы его побрал», — и, не расслышав, что ему сказал Николай Кораблев, спросил:

— Что вы сказали?

— Может, воду из Чапура уже пустить? До открытия осталось час сорок минут, — еще раз произнес Николай Кораблев.

— Нет, зачем же? Давайте пустим, когда Опарин разрежет ленту на сбросном. Впечатление сильней будет: вода хлынет.

11

К часу дня со всех сторон катили подводы, грузовые машины, переполненные разряженными гостями: колхозниками, рабочими совхозов, МТС. Многие из них прибыли за сто — двести километров, а иные — с берегов Каспия. Лошадей выпрягали, ставили к телегам. На площадке они не умещались. Тогда на всех телегах подняли оглобли вверх, чтобы они не занимали места… и вот вырос лес оглобель. В стороне сгрудились трехтонки, пятитонки. Казалось, все жители Сарпинских степей, Черных земель, городов и сел области съехались на небывалое в этих краях торжество.

Аким Морев, Николай Кораблев и Опарин совещались в палатке, как лучше провести открытие канала. Отсутствовал академик: говорят, к нему привезли сына.

Аким Морев просмотрел тезисы доклада Опарина. Ну да, так и есть: начинает с исторического обзора Сарпинских степей и Черных земель, что-де тут никогда воды не было, что-де от безводья падали коровы, овцы, особенно молодняк — все то, что давным-давно было известно строителям канала. Дальше затевался разговор о международных делах — тоже всем известных. А вот концовка — хороша. Аким Морев представил себе, что он колхозник и в течение почти двух часов выслушивает из уст Опарина «всем известное». И гнетущая, густая, будто мазут, тоска охватила его.

«Люди хотят повеселиться, а мы их угощаем жвачкой», — подумал он и, чтобы не обидеть Опарина, начал с конца тезисов:

— Замечательная у вас концовка. Замечательная. Может быть, ее одну и произнести, а? Как вы думаете, Алексей Маркович? — осторожно проговорил он.

— Да я — то что? Я бы с удовольствием, а то тяни полтора часа кота за хвост! Но ведь бюро утвердило, — возразил Опарин.

— Бюро? Нас тут три члена бюро. Внесем поправочку в ваш доклад и постараемся согласовать с остальными членами бюро. Зачем мы всякий раз забиваем гвозди не там, где надо? Народ образованный, а мы ему — жвачку!

— Я? Я-то с большой охотой, — согласился Опарин.

— До открытия осталось двадцать две минуты! — воскликнул секретарь обкома. — Пошли! — и первым вышел из палатки, стремительно направился в штаб-квартиру, уверенный, что там не только академик с сыном и кормилицей, но и Елена Синицына. Войдя в квартиру, он еще с порога закричал:

— Иван Евдокимович, до открытия осталось двадцать минут! — Но, войдя в комнату и увидя только двоих ребят, кормилицу и академика — притих, даже сгорбился: Елены не было. «Может быть, и приехала… Возможно, ушла к колхозникам», — утешая себя, подумал он и направился на плотину. Здесь через сбросное сооружение была протянута лента, а позади ее стояла трибуна, от которой во все стороны тянулись провода к черным большим радиораструбам.