Читать интересную книгу Современная канадская повесть - Мари-Клер Бле

— Знаете, мадам Аршанж, я не сторонница раздельного воспитания, молодость пролетает незаметно, вспомните о моей Юлии — у нее от легких одни ошметки остались…

Однажды я увидела, что мимо нашего дома идет мадемуазель Леонар. Мать остановила ее и что-то прошептала на ухо. Наверное, жаловалась, что «это чудовище не желает выходить вместе со всеми на улицу». Мадемуазель Леонар слушала ее с сочувствующим видом, и мне это не понравилось.

— Загляните к ней, — попросила мать, — может, она хоть с вами поговорит.

Услышав шаги Жермены, поднимавшейся по лестнице, я почувствовала, что у меня не хватит духу с ней говорить. Спрятавшись за креслом, я смотрела, как она бродит впотьмах по комнате и зовет меня:

— Полина, где вы?

Но я не отзывалась.

— Ну ладно, не хотите меня видеть — можете прятаться. Я вам только хотела сказать, что… — Она помолчала и устало проговорила: — У меня, как и у всех, бывают мелкие неприятности: в сентябре не удалось найти места ни в одной школе. Придется, видно, снова работать в больнице. Ну, до свиданья, быть может, мы еще увидимся.

Я слушала, как она спускается по лестнице. Как много я утратила, потеряв Эмиля! Дом казался мне теперь совсем пустым, а тишина — угрожающей.

— Шествие пожарников! Шествие пожарников! Спускайся же, Полина!

Сначала вдали показались пять огромных красных марионеток; под звуки невидимых фанфар они поочередно вскидывали то правую, то левую ногу. Вслед за ними шагал начальник пожарной команды, про которого говорили, что «он прочел слишком много книг и обладает чересчур широкими взглядами». Он исторгал из барабана траурную дробь, потому что, как мне объяснила Югетта, «семеро из его команды недавно погибли в горящем отеле».

— Зато похороны — просто шикарные, жаль, что Юлия их не видит.

Затем на перекрестке появились и остальные пожарники — двадцать, тридцать, сорок человек, — они маршировали перед Дворцом Правосудия, пронося мимо нас, словно в бредовом сне, гробы семерых героев, упавших с объятой пламенем крыши.

— Смерть, достойная настоящего мужчины, — с восхищением сказал мой отец. — Эти семеро все-таки успели спасти одну женщину; она, правда, через несколько часов скончалась от ожогов.

Они шли мимо нас бесконечной чередой, несокрушимые и гордые; их выпученные от жары глаза блестели под касками.

— Хоть бы скорее гроза, прямо подохнуть можно.

Дождевая капля шлепнулась мне на лоб. Главное — не отчаиваться.

Начальник вскарабкался на трибуну и начал речь:

— Мы гордимся тем, что в нашем городе все пожарники — настоящие герои, они бесстрашно сражаются с пламенем повсюду, где оно палит и сжигает, истребляет и убивает, они работают в этом аду, в этом паршивом квартале, где одна-единственная спичка может обратить в пепел все наши дома, сжечь людей, сжечь отели, спалить все, кроме Дворца Правосудия, ибо Дворец Правосудия не горит. Пользуюсь случаем, чтобы еще раз заверить всех собравшихся, что Ассоциация пожарников выступает за счастливое детство, против пожаров и смертной казни. Так давайте же в этот скорбный день споем все вместе гимн пожарников и поклянемся в вечном братстве!

— Как жалко, что Юлия не поднимается с постели, — прошептала мне на ухо Югетта, — она так любит всякие речи, похороны и прочее, а уж пожарники просто восхищают ее до слез… Надо ее навестить… Пойдем, Жаку…

Лежа на диване в кухне, Юлия отвернулась к стене, словно не желая нас видеть. Она почти беззвучно кашляла в носовой платок, потемневший от крови.

— Я не могу встать, сил нет… Такая слабость…

— Да когда же ты еще сможешь увидеть таких роскошных пожарников, это настоящие короли, а кругом — красные пожарные машины, и музыка гремит, и повсюду гробы на улице, это так прекрасно, что прямо дрожь берет… Идем, Юлия, мы с Полиной будем вести тебя под руки, а Жаку — подталкивать сзади…

— Ну ладно, я пойду, но только для того, чтобы вам удовольствие доставить, я так слаба сегодня…

Нет, никогда Юлия Пуар не видела столь чарующего зрелища, разве что читала о таком в своих любовных романчиках. Чтобы не упасть, она вцепилась в мое плечо потной рукой. Ее дыхание обдавало мне щеку. «Огонь, злодей коварный, тебя мы укротим», — пел начальник пожарной команды. Юлия не спускала с него глаз, горящих лихорадочным ожиданием.

Шел редкий дождь, и, тесно прижавшись друг к другу, мы следили за тем, как исчезают вдали последние силуэты шествия. Внезапно нас обдал порыв восхитительной свежести, и я подумала, что довольно мне играть с матерью в молчанку. Я знала, что с наступлением ночи ко мне вновь вернется тоска, от которой я вроде бы избавилась сейчас. Быть может, эта тоска будет даже расти вместе со мной как память обо всех обидах, которые я причинила тем, кого любила. Если мне будет суждено родиться для иной жизни, я, быть может, смогу испытать хоть капельку сострадания, глядя на девочку вроде меня, смогу рассказать ей свою историю, но теперь, родившись на страницах мною самой написанной книги, я хотела только одного — поскорее выбраться из нее. Больше всего меня огорчала мысль о том, каким долгим и трудным делом оказалась для меня жизнь, описание которой в книге заняло всего несколько десятков страниц; но без них, наверное, я ни для кого и не существовала бы.

Бетти Уилсон

Betty Wilson. ANDRÉ TOM MACGREGOR Toronto, 1976 © Betty Wilson, 1976 Перевод с английского О. Кириченко, редактор А. Корх

«Андре Том Макгрегор»

I

Осторожно открыв дверь хибары Альберта Роуза, Андре Том Макгрегор шагнул во двор. Даже в середине лета ночи на севере Альберты бывают прохладные; фланелевая рубаха в красную клетку, надетая на голое тело, не согревала.

— Ласточка, куда тебя черт понес? — послышался за спиной хриплый со сна голос Доди Роуз. — Говорю же, не явится до утра этот выродок Альберт.

— Здесь я, здесь, куда я денусь!

Андре усмехнулся. Ну и дурища баба.

— Так ты…

— Лежи, лежи. Силы побереги, пригодятся.

Из дома послышалось приглушенное хихиканье.

— Ну и даешь ты нынче! У-у-ух! Здешние мужики все нос дерут, думают, они о-го-го! А куда им против тебя, мальчишки.

— Погоди, то ли еще будет.

Осторожно ступая босыми ногами, Андре двинулся в темноту за угол хибары и там, возле отливавшего серебром в лунном свете газового баллона Альберта Роуза, долго, с желанным облегчением мочился.

Вот счастливый мерзавец этот Роуз. Газ у него. Ишь, в его хибаре, как у Доди за пазухой, тепло и зимой и летом.

Андре покосился через забор на лачужку своего отца, на ободранные листы толя по стенам.

Интересно, что они, власти: собираются соорудить нам нормальное жилье или нет? Еще колодец бы вырыть надо. А свет у нас все горит. Черт, затянулись сегодня их картежные посиделки. Хоть бы старик выиграл. А не то опять в ход пойдет все пособие по безработице, матери не на что станет покупать еду. Не будет чая, не будет сахара. Андре вздохнул. Значит, как принесу завтра получку, так придется не только за себя выложить.

Он застыл в темноте под навесом посреди лунной ночи, его охватила тревога. А тут еще это… Возьмет кто и заложит, ляпнет Альберту Роузу, что, мол, балуюсь с его бабой. Его охватила дрожь. Вон ведь взял тогда да и выпотрошил, мерзавец, кишки Гарольду Кьюсаку у пивной…

Только убедившись, что все в ночи тихо, Андре побежал обратно по обжигающей ноги холодом, мокрой от росы траве.

— Пусти под бочок погреться. Согреешь — не пожалеешь! — гаркнул он с порога, захлопнув за собой дверь.

— Тише! Хочешь, чтоб все узнали?

— Что, дверью сильно хлопнул? Сама ж встаешь среди ночи.

Андре скинул рубашку, отдернул край одеяла, нырнул в постель, притянул Доли к себе.

— Скотина! — завизжала Доди. — Пятки как лед, прямо до мозгов проняло. — Она стукнула Андре кулаком по уху. — Ублюдок чертов! Кыш отсюда. Забыл, кто ты есть?

Она еще раз стукнула его кулаком, Андре отодвинулся на край, потянув на себя одеяло.

— Ну вот! Заледенил всю меня вонючими пятками, а теперь еще и одеяло на себя тащит! Чтоб тебя!

Андре вскочил с постели — голый, обиженный, его трясло от ярости.

— Ублюдок, говоришь? Брезговать стала! Прошлой зимой, чуть Альберт надолго в рейс, к тебе то Джейк Пучеглазый, то Алекс Маллиган бегали, так не брезговала?

Наступила тишина, слышно было, как возбужденно сопит Доди.

— Прости, мой сладкий, — произнесла она наконец. Иди ко мне, я тебя согрею, я тебя…

Пронзительный плач послышался из дальнего угла, где стояла детская кроватка.

— О господи! Ну вот, ребенка разбудили. Лезь в постель, ложись. Может, мы потихоньку…