лёд. Ни говорить, ни двигаться я не могла.
— Маня! — поднял меня Шония и усадил к себе на колени, прижимая и укачивая: — Ну-ка… Маритт, давайте сюда воду! — потянулся он за стаканом в руке девушки.
И я увидела девушку. Лет двадцати на вид и тоже красивую просто до умопомрачения.
— Очень приятно познакомиться, мадам, и очень жаль, что так случилось. Ваш муж объяснил — вы после тяжелой болезни?
— А как он это сказал? — спросила я, отпив немного из стакана. Хотя… заговори сейчас Шония на чистом французском, я уже не удивилась бы и этому.
— Ну… — порозовела она, — показал так.
И она чиркнула рукой по шее.
— Простите за беспокойство. Получилось случайно…
— Нет, мадам, нет — не случайно! — возразила девушка, — это я послала Рауля пригласить вас. Дело в том… мсье Георг, это не объяснить! Если вам не трудно, отнесите мадам Марию в соседнюю комнату — это нужно видеть.
— Тащи меня, муж! Тащи туда, куда скажут, а то сердце разорвется, — обняла я его за шею.
В соседней комнате на стене висел портрет Маритт, написанный когда-то Раулем. В комнате было где присесть и Шония сел прямо со мной на руках, неотрывно глядя на него. Маритт на портрете смотрела куда-то в сторону, высоко подняв подбородок и глядя так, как смотрят королевы. Я невольно выпрямилась на руках у мужа, а девочка прошептала:
— Одно лицо. Но вы чуть старше. Или после болезни.
А меня ломало… а меня корчило и корежило внутри от дикого желания схватить, обнять и расцеловать моего мальчика! Как в тот — последний наш раз!
— Ваше имя… мсье Рауль? Вас назвали так в честь кого-то?
— О, — оживился Рауль, — это семейная легенда, а теперь и традиция. Если хотите…?
— Да! Мне нужно еще немного времени, посижу… Расскажите.
— В роду Марльеров много достойных предков, был даже маршал Франции, но генерал-лейтенант Франсуа-Луи — настоящая легенда. В 1814 году он вышел в отставку, но перед этим Наполеон предлагал ему пост своего маршала, и кто знает…? — задорно блестели глаза у мальчишки.
— А отказался почему? — улыбалась я.
— Шестьдесят лет — серьезный возраст? — предположил мальчик, — и он много времени провел в тропическом климате, возможно было подорвано здоровье… Но мы говорили об именах? Это наша традиция — через поколение одного из мальчиков называют Рауль-Этьен, а девочку — Маритт. Это было единственным его желанием перед смертью, завещанием.
— А почему он сам не назвал так своих детей?
— Их имена завещал ему его отец, которого он глубоко уважал. Так что у нас родовая традиция — упоминать в завещании имена внуков, на случай если уйдешь до их рождения.
Мы говорили долго, смотрели дворец, и я увидела здесь и то бюро из комнаты моего мужа и зеркало из моей спальни. Очевидно, перед продажей из дома в Ло были вывезены все дорогие, как память, вещи. И сделать это могли только при помощи Алексиса ла Марльера. И все картины Рауля были здесь — даже Коринна, наша собака.
— Вы любите собак? — заметил мои повлажневшие глаза мальчик.
Я тебя люблю — до умопомрачения… думала я, а сама отвечала: — Это самая прекрасная собака на свете — фарфоровая гончая Франш-Конте. Я не знаю — существует ли сейчас эта порода, но красивее создания и лучше охотника я не знаю. Пожалуй, мы уже пойдем. Георгий? Нам пора.
Он молча смотрел на меня, будто чего-то еще ожидая. Потом просто кивнул.
— Вы остановились в отеле? В каком из них? Маритт работает в «Гренобле», она помощник отельера, — поинтересовался Рауль.
— Мы — в «Меркури», — прощалась я, обнимая его взглядом.
Георгий молчал всю дорогу до отеля. Потом, припарковав машину, проводил меня под руку в номер. Там усадил на кровать и присел передо мной на корточки.
— Почему ты не открылась? Не призналась?
— Ты с ума сошел? — счастливо улыбалась я, — кто бы в здравом уме мне поверил? Если бы еще их родители были дома…
— То есть… что мои дети поверили тебе — это ненормально?
— Это разные вещи. Они подслушали — понимаешь? Я ни в чем их не убеждала и не…не втюхивала! И ни о чем не думала тогда, я даже не подбирала слова. Я душу перед тобой выворачивала! И никакой корысти с моей стороны они не могли заподозрить — не было ее! А сейчас? Тетка, которая остановилась не в самом лучшем отеле, примазывается к высшей французской аристократии, набиваясь в родственники. Нет, ну! Может такое понятие и здесь исчезает, но они совсем небедные, как ты заметил.
— Я заметил, — сел он рядом и обнял меня, — как ты без него теперь?
— Нормально, — прогундосила я, вытирая глаза: — У него всё хорошо, есть папа с мамой, есть чудная сестра… у полковника охрененные гены!
— Приятно это слышать, — скрипнул зубами Шония.
— Брось ты! Я же выбрала тебя, а не его и всегда буду выбирать. Нас подарило друг другу солнце, а смысл того, что я была там… запутан и заверчен. Может, чтобы спасти человека, который пропадал без меня? Спасти для новой жизни, чтобы он вершил в ней подвиг за подвигом? Или дать достойное продолжение достойному роду ла Марльеров. Полковник пропадал в войсках, а его жена вряд ли воспитала бы такого Франсуа, как воспитал Рауль. А может смысл в том обещании, что дал мне сын? Если бы на Россию шел генерал с настоящей военной выучкой, а не революционные маршалы, выходцы из простых солдат, то действительно… А смысл твоей жизни? Ты о нем задумывался?
— Глобально? Или в частности? — поцеловал он меня в висок.
— Когда пропадала я — ты спас меня, это частность. А до этого спас многих, которые может что и глобально повлияют на мир. И еще спасешь. А твои мальчики? Я думала — у тебя будет больше детей… но раз так, то будем ждать много внуков. Пусть у них будет две бабушки. Буду любить их, как своих. Сделаю все, чтобы и меня любили, чтобы было за что. А Рауль и Маритт… у нас нет времени, чтобы узнать друг друга. Мне хватит того, что они есть.
Я действительно смирилась с таким состоянием вещей. Но утром портье передал нам сообщение с просьбой позвонить по данному номеру. Позвонив, я назвалась и услышала голос Рауля:
— Мадам, я не отвлекаю вас? Вы можете сейчас говорить? Я рад… дело в том, что такая порода собак — фарфоровая гончая, до сих пор существует. У меня здесь список питомников, где их разводят.