Ройбен кивнул. Сейчас не время спрашивать его о Лауре, но надо ли вообще это делать? Не было ни малейшего намека на то, что Лаура еще не стала одной из них, а это для Ройбена означало одно. Хотя, не зная этого, он мучился. Мучился незнанием.
— Хризма может оказаться смертельной для человека, воспринявшего ее, но такое случается очень редко, со слишком слабыми, или слишком юными, или теми, кто получил слишком сильные укусы или другие повреждения, настолько серьезные, что Хризма не сможет преодолеть последствия ран и потери крови. Все это было познано на опыте. Она может убить, но чаще всего этого не происходит…
— Но Маррок говорил, что может, — возразил Ройбен. — Что так случается чаще всего.
— Забудь о Марроке, — ответил Маргон. — Забудь о том, что другим пришлось сказать Марроку в попытке сдержать его желание наполнить мир Морфенкиндер подобными ему. Скоро, танцуя в лесах, мы произнесем свой собственный реквием ему, и довольно о нем. Ныне Маррок ведает все или ничего, поскольку никто из нас не знает, что лежит за порогом.
Он прервался, чтобы съесть кусок утки и откусить хлеба с маслом.
— Так что, если Хризма передается молодым и здоровым мужчинам и женщинам, опасности нет, — продолжил он. — И если она передается путем глубокого укуса, в результате которого Хризма напрямую попадает в кровоток в нескольких местах, то все происходит так, как произошло с тобой. Превращение длится от семи до четырнадцати дней. Оно не имеет никакого отношения к луне. Эти легенды имеют иное происхождение и никак не относятся к нам. Однако нельзя отрицать, что в первые пару лет превращение происходит только после захода солнца, и исключительно трудно вызвать его при свете дня. Но через некоторое время, если ты очень настойчив, ты становишься способен вызывать его в любое время по своей воле. И вашей целью является полное овладение этим искусством. Потому что, если вы не сделаете этого, вы не будете управлять им. Напротив, оно будет управлять вами.
Ройбен кивнул, пробормотав, что он выяснил это самостоятельно, наиболее опасным и болезненным способом.
— Но я думал, что меня заставляют превращаться голоса, — сказал он громче. — Думал, что голоса запускают его, что оно должно быть спровоцировано…
— О голосах мы еще поговорим, — ответил Маргон.
— Но почему мы слышим голоса? — спросил Стюарт. — Почему мы так чутко слышим голоса людей, которым больно, которые страдают, которые нуждаются в нас? Боже мой, я в больнице просто с ума сходил. Будто слышишь, как души в аду молят о милосердии…
— Мы дойдем и до этого, — сказал Маргон. Поглядел на Ройбена.
— Безусловно, ты научился контролировать это, настолько хорошо, насколько мог. У тебя хорошо получилось. Очень хорошо. Ты представляешь новое поколение, в тебе есть сила, с которой мы не встречались в прошлом. Ты принял Хризму, находясь в отменном здравии и силе, таких, которые в прошлом встречались очень редко, скорее как исключение. Будучи же соединена с интеллектом, она делает Морфенкинда непревзойденным.
— Ой, только не перехвали их, — проговорил своим роскошным баритоном Тибо. — Они и так исполнены воодушевления.
— Я хочу стать совершенным! — крикнул Стюарт, тыча себе пальцем в грудь.
— Что ж, если ты желаешь стать совершенным в том смысле, какой я в это вкладываю, то развивай все свои дарования, а не только дар Изменяющегося. Подумай о путях, ждущих тебя в человеческой жизни, о том, что они значат для тебя.
Он повернулся к Ройбену.
— Итак, Ройбен, ты поэт, писатель, тот, кто может стать летописцем своего времени. Ведь это драгоценно, не так ли? — Он продолжил, не дожидаясь ответа. — Вчера вечером, прежде чем я взял с собой в лес этого юношу, я долго разговаривал с твоим отцом. Он тот, кто наделил тебя величайшими талантами, он, а не твоя гениальная мать, которую ты обожаешь со всей преданностью. Это человек, стоящий в тени тебя, тот, кто одарил тебя любовью к человеческим языкам, той, что сформировала основу твоего мировосприятия.
— Я не сомневался в этом, — сказал Ройбен. — Маму я подвел. Я не могу стать врачом. Как не смог и мой брат, Джим.
— О, твой брат Джим, — сказал Маргон. — Просто загадка — священник, который всем сердцем желает верить в Бога, но не верит.
— Это не такая уж и редкость, по-моему, — ответил Ройбен.
— Но как же возможно сознательно отдать свою жизнь Богу, не зная, ответит ли Он на это? — спросил Маргон.
— А какой бог отвечал человеку когда-нибудь? — спросил Ройбен, пристально глядя на Маргона.
— Следует ли мне напомнить, что тысячи заявляли, что слышали его голос?
— Да, но слышали ли они его в действительности?
— Откуда нам, здесь присутствующим, знать?
— Ой, ладно вам! — подал голос Феликс. Положив нож и вилку, мрачно поглядел на Маргона. — Ты хочешь накинуть узду религии на этих молодых волков? Собираешься заглушить голос своего собственного нигилизма? Зачем?
— Ну извини, — саркастически сказал Маргон. — За признание общеизвестного факта того, что человечество, с самого начала своей письменной истории, постоянно заявляло о том, что слышит голоса своих богов и что обращение в веру видится обращенным совершенно реальным и наполненным чувством.
— Очень хорошо, — ответил Феликс, сделав легкий небрежный жест. — Продолжайте, Учитель. Видимо, мне нужно самому еще раз услышать все это.
— А я и не знаю, смогу ли я все это вынести опять, — звучно произнес Тибо, хитро улыбаясь.
Маргон тихо усмехнулся, и его глаза блеснули, когда он посмотрел на Тибо.
— Недобр был тот день, когда ты к нам присоединился, — произнес он, но в его голосе было лишь веселье и дружелюбие. — Вечно язвишь и подшучиваешь, вечно паясничаешь. Мне этот басовитый насмешливый голос по ночам снится.
Тибо довольно глядел на него.
— Твой вывод понятен, — сказал Феликс. — Ройбен — писатель. Возможно, первый из Морфенкиндер, наделенный талантом писателя…
— Да ну, чушь какая, разве я один тут злопамятный? — спросил Тибо.
— Я не собираюсь излагать здесь хроники Морфенкиндер, — сказал Маргон. — Я хочу сказать иное.
Он поглядел на Стюарта, который как раз снова потянулся за картошкой.
— Вы создания, наделенные телом и душой, волчьим телом и человеческой душой, и равновесие между ними есть главнейший фактор выживания. Человек может погубить дарованное ему, одно или все сразу, если он этого возжелает. Корень же разрушения лежит в гордыне. Гордыня пожирает заживо все — сердце, ум, душу.
Ройбен согласно кивнул. Отпил хороший глоток красного вина.
— Но вы наверняка согласитесь с тем, что опыт пребывания в человеческом теле бледен в сравнении с опытом пребывания в теле волчьем, что в волчьем теле любой аспект существования переживается ярче, — сказал он. Задумался. Морфенкиндер, Изменяющиеся, Морфенгифт, Дар Изменяющегося. Какая поэзия звучит в этих словах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});