Дядь Юра наклоняется ниже, тянет к воде сложенные ладони, собираясь умыться, и каменеет.
– Нет, – говорит он тонким голосом. – Нет-нет-нет…
Он падает на колени и пытается отползти, но не может перестать смотреть на воду. Яна поднимается на одно колено, вытягивает шею, пытаясь рассмотреть, что он там увидел, – а дядя Юра скулит, как щенок, и обрывки тумана над Коги становятся серебристыми, а запахи – такими острыми, что от них кружится голова; мир чуть-чуть перекашивает, и Яна улыбается. Голодный Мальчик все-таки пришел. Дядя Юра отрывисто стонет, раскачиваясь и загораживая лицо растопыренными ладонями. Яна встает, и под ногу ей подворачивается позабытый нож. Она бездумно пинает его, а потом все-таки решает подобрать. Ей просто нравится ощущение рукоятки, будто присасывающейся к потной ладони. (…лизни, говорит папа. Яна послушно прикасается к невзрачному камешку кончиком языка, и он тут же высыхает и прилипает к поверхности. У камешка вкус мела и запах пыли, прибитой первыми каплями дождя. Это опока, говорит папа и улыбается…)
Рукоятка ножа прилипает к мгновенно высохшей ладони, и Яна делает плавный шаг вперед.
– Теперь-то зачем, – лениво говорит Голодный Мальчик. Глаза у него маслянистые. Сытые. Яна перекладывает нож в левую руку и прячет за спину.
– Я просто так, вдруг опять полезет, – говорит она.
Голодный Мальчик тихо смеется и качает головой: нет, не полезет, – и вдруг останавливается и настороженно поднимает голову. Яна различает тонкий крик, донесшийся с той стороны озера, – но сопка затянута туманом, и разобрать, кто кричит и зачем, невозможно. Голодный Мальчик прислушивается, а потом улыбается во весь рот.
– А хочешь попробовать? – предлагает он. – Я не жадный… Давай, тебе понравится. Ты же хочешь. Ты же его для этого сюда привела…
Он протягивает ей резную трубочку. Она лежит на ладони, белая и хрупкая, и очень холодная на вид, и сразу видно, что она сделана из кости. Большой кости. Может, медвежьей. Яне хочется верить, что медвежьей. Краем уха она слышит торопливые шаги и пыхтение: кто-то неуклюжий пробирается к озеру. Хочется оглянуться и посмотреть, но она не может оторвать взгляд от трубочки. Не может перестать смотреть на нее и думать о том, что будет, если она поднесет ее ко рту и втянет через нее в себя… что-то.
Дядь Юра вдруг перестает раскачиваться. Волосы у него стоят дыбом. Он озирается, привстав на одно колено, и Яна понимает: он не замечает ни ее, ни озера, ни затянутого низкими тучами неба. Он видит только Голодного Мальчика – куда бы он ни посмотрел, видит только его…
– А ну не лезь ко мне, кому сказано! – выкрикивает дядь Юра. – Ты у меня сейчас получишь! Я до тебя доберусь, дрянь… я всех проверю…
Он отпихивается рукой, пытаясь встать на ноги, но пальцы зарываются в песок, и он теряет равновесие. Не сводя с него глаз, Яна вслепую сгребает с протянутой ладони костяную трубку, и Голодный Мальчик улыбается.
– Давай быстрее, – говорит он.
Яна стоит за спиной дядь Юры, и ей мучительно и глупо хочется сделать ему рожки. Она никак не решается поднести трубочку ко рту. Она вспоминает гул, поплывший над Коги, гул, от которого дрожали кости и выворачивались из черепа глаза, от которого внутри становилось пусто, как будто он вытягивал что-то важное. Как будто ей велели уходить из дома. Как будто снова сказали, что умерла мама…
Яна думает: а что, если этот кошмарный звук, вместо того чтобы вырваться наружу, ринется внутрь?
Голодный Мальчик нетерпеливо притопывает ногой.
– Ну, давай же, – сердито подгоняет он, поглядывая на невидимую за туманом тропу. Там движется что-то темное и округлое, – но, наверное, это уже неважно. Яна набирает в грудь воздуха и поднимает трубочку.
Она не успевает прикоснуться ею к губам: из тумана выскакивает Филька. Его не должно быть здесь. Не может быть. Он уехал, спрятался в мусорке человека-вороны, там, где скрывают тайны, о которых не хотят помнить… Яна тоже не хочет больше помнить – но Филька здесь. Ее рука бессильно падает. Она не может сделать это у него на глазах. Она не вынесет, если он подумает про нее… такое.
Филька наконец замечает ее – и останавливается, споткнувшись. Под ногами, словно пригвожденный к песку, содрогается дядь Юра, но теперь Яна ничего не может с ним поделать. Измазанную какой-то дрянью физиономию Фильки перекашивает. Губы трясутся, будто он собирается реветь. Яна с Голодным Мальчиком теперь вместе, а Филька – отдельно, и он засек их. Он все понял. Яна видит презрение в его глазах.
Голодный Мальчик может сделать так, чтобы он все забыл, подсказывает чуждый, ледяной голос в голове, и Яну окатывает кипятком. Она отступает от скрюченного дядь Юры; кажется, ее кожа лопается от жара, и каждый взгляд причиняет невыносимую, режущую боль.
– Ты, – говорит Филька. – Живая, – говорит он и срывается на бег.
Он неловко отмахивает руками, и ладони у него черные, будто обтянутые кожаными перчатками. В багровой черноте видны трещины, сквозь которые проглядывает белое. Яна догадывается, что это кровь. Руки Фильки покрыты кровью.
Она не успевает понять, что это значит.
– Ну, не хочешь – как хочешь, – говорит Голодный Мальчик. – Дура.
Он вынимает трубочку из ослабевших Яниных пальцев и устремляется навстречу Фильке. Яна не видит – но знает, что он улыбается. Сладко жмурится, предвкушая. Филька останавливается, и его заплаканное лицо обмякает, как мокрая белая тряпка.
– Ты же обещал! – кричит он. – Ты говорил, что нас не тронешь!
Голодный Мальчик пожимает плечом.
– Ты первый меня тронул, – говорит он. – Еще и девчонок подговаривал. Нечего теперь за нами подсматривать, скажи, Ян?
Яна заторможенно кивает – нечего, вали отсюда, это наше место! Как тогда, с пацанами, которые тоже никак не хотели отстать от нее… Голодный Мальчик подносит трубочку к губам – как тогда, с пацанами, – и Яну окатывает новой волной кипятка. Одним прыжком она оказывается рядом. Воротник Голодного Мальчика подается под пальцами, как будто исчезает, но Яна все-таки умудряется схватить его. Он не пытается вырваться, и руку даже не приходится напрягать, чтобы удержать его, но голове почему-то трудно, словно пытаешься решить самую сложную задачу по математике. Яна рвет воротник, разворачивая Голодного Мальчика лицом к себе. Его глаза – две черных дыры. Его зубы белые, как кварцевый песок. Очень большие зубы. Он улыбается. Он хочет есть, он так хочет есть, и у него внутри – уже пожранные, дядя Юра был прав, он просто не знал, где искать, но он был прав, и теперь Яне надо доделать его