вообще не принимал всерьез того, что говорил ему Родзянко, на этот же раз он остался им недоволен и даже не разрешил гофмаршалу пригласить его к высочайшему столу. Это был большой афронт, вызвавший в Ставке большие пересуды. В Петербурге же неуспех Родзянки возбудил большие разговоры, как в Думе, так и в высшем кругу общества, и дал лишний повод к нареканиям по адресу царицы.
В те же дни окончательно слег переутомившийся генерал Алексеев. Доктора находили необходимым, чтобы он ехал в Крым. Государь настоял на этом, и 12-го числа ему был дан отпуск. Он уехал в Севастополь. Штабные жалели, государь был непроницаем, царица была довольна. Она не доверяла Алексееву. До нее доходили какие-то неясные слухи о его враждебности к ней. Она не могла переварить его сношений с Гучковым. И тут чуткий инстинкт царицы не обманул ее. Уже после революции, в своей книге «На переломе» П. Н. Милюков со слов князя Львова утверждает, что генерал Алексеев «собирался перед своею болезнью арестовать императрицу, если бы она приехала в Ставку». Мельгунов в книге «На путях к дворцовому перевороту» дает некоторое уточнение этому проекту. По его данным, в ноябре к генералу Алексееву приезжал от князя Львова посланный, и ему было отвечено генералом: «Передайте князю Львову, что все, о чем он просил, будет выполнено». Подтверждают участие Алексеева в заговоре также в своих книгах Брусилов, Керенский и Лемке. Видимо, болезнь Алексеева помешала тогда плану заговорщиков. Во всяком случае, ни дворцовый комендант с его органами охраны, ни министр внутренних дел с его политической разведкой — никто, кому ведать надлежало, не знал тогда о том заговоре.
Заместителем уехавшего Алексеева был назначен генерал В. И. Гурко. Скоро последовало и еще одно новое назначение: генерал-квартирмейстером Ставки, вместо генерала Пустовойтенко, был назначен генерал Лукомский. Умный, ловкий генерал-администратор, женатый на дочери покойного генерал-адъютанта Драгомирова. Я знал его еще по службе в Киеве в 1903–1905 годах. Он был молодым капитаном Генерального штаба. Его ценил тесть, ценил и заместитель Драгомирова генерал-адъютант Сухомлинов, который и взял его в Петербург, где он и продолжал свою карьеру.
Между тем борьба за власть в Государственной думе выражалась все ярче и ярче. Милюковское выступление 1 ноября, оставшееся безнаказанным, имело колоссальный успех по всей России. Клеветнической речи верили. Торгово-промышленная Москва отозвалась на то выступление письмом на имя председателя Государственной думы, которое заканчивалось словами: «Торгово-промышленная Москва заявляет Государственной думе, что она душой и сердцем с нею». Письмо было подписано представителями московских Биржевого комитета, Купеческой управы, комитетов Хлебной биржи, Мясной биржи и Биржи пищевых продуктов.
Через Военно-промышленные комитеты в рабочую среду бросались мысли о необходимости преобразования государственного строя и о поддержке в борьбе за это Государственной думы. 19 ноября возобновились заседания Государственной думы. На трибуне впервые появился новый премьер Трепов. Левые встретили его такой обструкцией, что понадобилось исключение восьми депутатов, в том числе Керенского, Скобелева и Чхеидзе. Только на четвертый раз смог Трепов произнести свою речь. Она успеха не имела. Дума уже зарвалась. Она шла на открытую борьбу с властью.
Прения открыл вышедший накануне из фракции правых монархистов Пуришкевич. Пуришкевич резко обрушился на правительство, упоминал о «темных силах», которые окружают государя, очень некрасиво обрисовал деятельность дворцового коменданта Воейкова. Он заявил, что Воейков получил от Министерства путей сообщения миллион рублей на постройку ветки в свое имение с минеральной водой «Кувака». Это была ложь, которую через три дня опроверг с той же трибуны сам министр. Ни одной копейки субсидии Воейков не получил, а железнодорожная ветка туда никогда и не проводилась. Но клевета была пущена, и она облетела всю Россию. Надо было дискредитировать представителей власти, близких к царю. Но при дворе отлично знали безупречность Воейкова по отношению казенных денег, знали и подкладку речи Пуришкевича. При предшественнике Воейкова, при генерале Дедюлине, Пуришкевич получал от него ежегодно субсидию 15 000 рублей. Воейков нашел подобную выдачу излишней и перестал субсидировать Пуришкевича на его партийные, очевидно, предприятия. Пуришкевич стал всюду и везде критиковать и бранить Воейкова, и вот теперь громил того с его водой «Кувака». Врагов у Воейкова было достаточно много, и речь Пуришкевича имела большой успех. Генерал «от кувакерии» сделалось нарицательной кличкой.
Партийные страсти в Думе разгорались. 22 ноября правый депутат Марков-второй выступил с возражениями против нападок на власть и с опровержениями на речи Милюкова и Пуришкевича. Речь Маркова затронула оппозицию. Поднялся шум, крик, ругательства. Председатель Родзянко не принял мер к прекращению их, когда же сам Марков подал резкую реплику по адресу шумевших, то Родзянко призвал его к порядку, а затем прервал его речь и потребовал ухода с кафедры.
Возмущенный явным пристрастием Марков-второй бросил председателю: «Мерзавец, мерзавец, мерзавец!» Обратившись затем к Думе, Марков-второй пояснил, что он считает «мерзавцами» также и весь Прогрессивный блок. Скандал получился большой. Маркова исключили на пятнадцать заседаний. Родзянко большинство депутатов и министры выражали сочувствие. Когда о скандале узнали в городе, многие завозили Родзянко визитные карточки. Сочувствие выражали и иностранные послы.
26 ноября государь приехал из Ставки в Царское Село с семьей.
Глава 25
Провал Трепова, усиление Протопопова и апогей Распутина. — Разговор царицы с великой княгиней Викторией Федоровной. — Письмо царице от княгини Васильчиковой. — Письмо Балашова государю. — Приезд великой княгини Елизаветы Федоровны, разговор и ссора с царицей. — Отъезд государя в Ставку 4 декабря. — Слух о Конституции. — Политический приказ государя 12 декабря. — Доклад Кауфмана-Туркестанского о Распутине и его откомандирование от Ставки. — Всеобщее наступление оппозиции. — Московские съезды и их революционные резолюции. — Собрание у князя Львова и заговор против государя. — Отклики Государственной думы на призывы общественности, общий натиск и бессилие правительства. — Паломничество царицы в Новгород. — Последняя встреча с Распутиным и его предостережения. — Воздействие царицы на государя. — Настроения перед убийством Распутина За время пребывания государя в Царском Селе, с 26 ноября по 4 декабря, окончательно окреп Протопопов, окончательно провалился Трепов, влияние же Распутина достигло своего апогея. Тому помогла сделанная Треповым оплошность с попыткой подкупить Распутина.
Друживший с Распутиным генерал А. А. Мосолов, шурин Трепова, нравившийся старцу и умением интересно говорить, и хорошо выпить, подал Трепову мысль купить Распутина. Положившись на дипломатическую и житейскую ловкость шурина, Трепов согласился. Условившись с Распутиным, Мосолов приехал к нему и от имени Трепова предложил ему единовременный подарок в 200 тысяч рублей и ежемесячное затем вознаграждение, с условием не поддерживать Протопопова, уехать в Покровское и не вмешиваться в управление Трепова. Распутин сперва рассвирепел до бешенства, затем под влиянием выпивки и