в том смысле, в каком его понимали европейцы со времен первых греческих городов до Итонского колледжа и немецких юнкеров. Должности регентов не передавались по наследству в буквальном смысле слова. Регенты были деловиты и расчетливы. Они не стеснялись своих буржуазных или даже низменных корней - например, бюргермейстер Франц Хендриксзун Этгенс, коррумпированный строитель разросшегося Амстердама начала XVII века, как коррумпировался Чикаго в свой золотой век расширения в конце XIX века, начинал жизнь каменщиком.
Так сказать, никто не заметил, как грязевые болота превратились в богатые города, а когда Филипп II с герцогом Альвой и другими испанцами обратили на это внимание, было уже слишком поздно. Местом крупных европейских городов, правда, по-прежнему оставалось Средиземноморье. В 1500 г. три из (всего лишь) четырех городов Европы, превышающих современный Сидар-Рапидс, штат Айова (население 100 тыс. человек), были средиземноморскими портами, причем два из них - итальянскими: Венеция и Неаполь, а также Константинополь, четвертым был Париж. Из двенадцати в 1600 г. половина по-прежнему оставалась итальянской (например, Палермо и Мессина стали крупными городами)⁷ Однако показательно, что в середине XVI в. Антверпен, а к 1600 г. Лондон и Амстердам к 1650 г. временно вошли в число городов с населением более 100 тыс. человек, что свидетельствует о волнениях в Немецком океане.
К началу XVII века в крошечных Соединенных провинциях проживало полтора миллиона человек, в то время как в Великобритании - около шести миллионов, а во Франции - более восемнадцати миллионов. Соотношение численности населения составляло 1:4:12, но при этом 1 обеспечивала большую часть судоходства в Европе. А в абсолютных цифрах в 1700 г. в городах с населением более 10 тыс. человек проживало больше голландцев (около 360 тыс.), чем англичан, в четыре раза превосходивших их по численности. Соединенные провинции были буржуазными, все верно.
"Голландия - это страна, где ... ...прибыль [более востребована], чем честь" - так в 1673 г. Темпл завершил главу 5 своих "Наблюдений над Соединенными провинциями Нидерландов". Под "честью" Темпл подразумевал гордое дворянство или аристократию. Однако выгода, о которой больше всего мечтали, с точки зрения англичан лучшего сорта, была достигнута не за счет души голландской буржуазии. Быть буржуа не было грехом.
Вопрос в том, стала ли Голландия хуже по духу из-за того, что была очень буржуазной. В ненавидящей город, отвергающей торговлю риторике некоторых представителей христианства и аристократии, а сегодня - более или менее всех клерикалов, Голландия была бы полностью развращена богатством, заработанным на джине, пряностях, сельди и государственных облигациях. Она была бы "буржуазной" в худшем современном смысле этого слова. Была ли такая Голландия менее этична, чем ее средневековая сущность, или менее этична, чем современные ей общества с преобладанием аристократии, такие как Англия или Франция?
Что касается XVI и особенно XVII веков, а также независимого севера, а не юга Низких стран, удерживаемого Испанией, то я мог бы сослаться на книгу искусствоведа Саймона Шамы "Причинение богатства", в которой утверждается, что "северные, осушаемые польдерами голландцы боялись буквально утонуть", "в нищете и ужасе", что "было в точности уравновешено их страхом утонуть в роскоши и грехе. . различение правильных и неправильных способов наживания состояния, а также концепция богатства как управления им"⁸ Более полная история начинается раньше, на юге Низких стран, на суше. Изучавший голландскую литературу Герман Плей утверждает, что "добродетели, связанные [в XVI веке] с капитализмом и Реформацией, не были новыми... [но] уже более двух столетий задавали тон в Брабанте и Фландрии", расположенных к югу от собственно Голландии и Зеландии.⁹ Он изучал подъем городской литературы на юге Низких стран в 1350-1550 гг. Эта литература "играла активную роль в формировании, защите и распространении того, что стало называться добродетелями среднего класса, которые вращались вокруг ... практичности и утилитаризма". Эта добродетель была тем, что я и добродетельно-этическая традиция называем благоразумием - голландскоязычные жители Низких стран также называли ее благоразумием французского происхождения, используя романское слово, поскольку (как ни странно) германские языки всегда не имели точной параллели.¹⁰
Среди торговцев и мещан были жители Арраса, Брюсселя, Лувена, Антверпена, Гента, Брюгге. Все они, за исключением Арраса (Франция), сейчас находятся в Бельгии. Южные лоулендеры использовали существующие модели для создания буржуазной сказки: как замечает Плейдж, "рыцарь мог, по сути, восприниматься как начинающий предприниматель".Так, "Heinric en Margriete van Limborch", роман XIII века о рыцарях и их дамах, о котором я уже упоминал, был напечатан в 1516 году для южнонидерландской буржуазии с такими коммерческими поправками, как указание Хайнрику после получения рыцарского звания "щедро платить во время путешествия", как это было принято у пыльных купцов. Честь заключалась не только в рыцарских поединках, охоте и ухаживаниях оригинального текста, но и в путешествиях, и особенно теперь, в 1516 г., в честной плате купцов-читателей.¹²
Искусствовед Р.Х. Фукс отмечает, что к Золотому веку XVII века в северных Нидерландах живопись картин была пронизана этикой. После XVI века, по мере удешевления печати, кальвинистские и буржуазные нидерландцы охотно покупали "эмблемы" - светские гравюры, иллюстрирующие пословицы с этическим, а иногда и антиэтическим смыслом. Фукс демонстрирует пример 1624 г., на котором изображена мать, вытирающая попку своему ребенку: Dit lijf, wat ist, als stanck en mest? "Эта жизнь, что это такое, если [не] вонь и дерьмо?". Подобные вещи особенно распространены в начале XVII века, когда, казалось бы, голландская живопись еще не отделилась от письменных текстов (что активно доказывает другой искусствовед, Светлана Алперс, выступая против "иконологического" прочтения, которое я собираюсь здесь реализовать¹³).
Такая картина, как "Ваза с цветами" (1620) Босхаэрта, на современный взгляд выглядит просто букетом, который, скажем, импрессионист мог бы написать с натуры, хотя он был написан в Голландии в XVII веке с гораздо большим вниманием к деталям поверхности, чем считали нужным импрессионисты. Но при обучении можно заметить - как заметил бы буржуазный покупатель и без обучения, поскольку за своим домом на канале он разводил собственный сад, - что разные цветы распускаются в разное время года. Поэтому букет с ботанической точки зрения невозможен.¹⁴ Происходит нечто иное. Иконологи среди искусствоведов склоняются к теологической интерпретации: "Всякой вещи свое время, ... Время рождаться и время умирать; время сеять, и время срывать посаженное" (Екклесиаст 3:1-2). "В принципе, - пишет Фукс, - в этом смысл каждого [голландского] натюрморта, написанного в XVII или первой половине XVIII в."¹⁵.
Я сказал, что у точки зрения Фукса (и многих других исследователей этого вопроса, например, Э. де Йонга, чья работа является основополагающей) есть противники. Например, Эрик Слюйтер