Читать интересную книгу Солдаты Омеги (сборник) - Виктор Глумов

Стену напротив шкафов почти полностью закрывали плакаты с изображением органов людей и мутафагов, строением клеток разных тканей… Орв в отчаянии сорвал плакат — тот поддался неожиданно легко. Бумагой была оклеена стальная дверь.

Внизу не чувствовали Орва, но продолжали беззвучно кричать. Дрожащими руками он отодвинул щеколду. И как это раньше не заметил двери? Впрочем, уже не важно. От порога в подземелье уводили ступеньки, достаточно широкие и удобные. Орв взялся за перила, и сердце его снова зашлось в приступе.

Орву очень не хотелось спускаться и видеть то, что он увидит. Очень. Орв понимал: его жизнь изменится. Она менялась уже не раз и не два, но в этот раз, Орв чувствовал, последний ее отрезок подходил к концу. А дальше — смерть, в глаза которой шаман смотрел, но не верил, что она реальна.

Еще можно было повернуть назад, выйти из лаборатории, отыскать Бохана, выслушать его успокаивающую ложь и попытаться забыть.

Орв отругал себя за малодушие. Никогда еще шаманы не пасовали перед трудностями и лишь улыбкой приветствовали неизвестность.

Подобрав полы балахона, Орв начал спуск.

Внизу отчаялись — зов сменился неслышным поскуливанием. Орв уже одолел лестницу и брел мимо клеток, рассчитанных на существ разных размеров, от мелкого мутафага до панцирного волка, маниса, человека… мутанта. У крайней клетки Орв остановился.

Мутант не мог в ней стоять, только лежать или сидеть. Сейчас он, обхватив руками колени, замер в позе эмбриона. Подземелье освещалось скудно. Клетка была закрыта на висячий замок. Орв остановился, не решаясь окликнуть соплеменника.

Пленник страдал. Тело его было истерзано экспериментами, и невыносимо болела душа.

Повинуясь привычке шамана, Орв раскрылся навстречу страждущему. О да, пленник нуждался в помощи. Не только в свободе и лечении — он жаждал беспамятства. С закрытыми глазами он продолжал видеть кровь, в тишине подземелья — слышать выстрелы.

Орв схватился за сердце и осел на пол.

Он узнал пленника, узнал кровь, пролитую в его памяти.

Гоп, нерадивый ученик, оставленный вместе с родиной много сезонов назад. Его, Орва, племя. «Не открывай глаза, — безмолвно взмолился Орв, — не смотри на меня, предателя. Ибо вина моя велика. Не открывай глаза. Дай мне набраться смелости взглянуть тебе в лицо».

Пленник почувствовал чье-то присутствие. Поднял голову.

В первый миг он не узнал Орва. Он вообще не понимал, что находится в подземелье Омеги, думал, что перед ним научник, пришедший пытать или убить. Законсервировать сердце или, может быть, мозг. Содрать шкуру, набить чучело. Потом взгляд Гопа прояснился, кровь и вспышки выстрелов ушли из его разума.

— Учитель?! — прохрипел Гоп. — Скажи, учитель, это ты?

Орв с трудом поднялся, дрожащей рукой прикоснулся к надежному замку́.

— Это я, Гоп. Я пришел на твой в-вов. Скаф-фы, что делали с тобой?

Гоп, извернувшись, подполз к дверце, через решетку потянулся — тронуть учителя, проверить, не видение ли. Гоп плакал. Он заговорил, сбиваясь и по нескольку раз повторяя одно и то же, обвинял себя, оправдывал себя и лишь о главном не мог поведать — о судьбе стойбища. Орв выслушал — это велел ему сделать долг шамана, — потом, как мог мягко, заставил ученика умолкнуть, коснулся сознания, зарылся в память.

Гоп спал. Он видел тревожные сны, которые вместе с ним смотрел учитель.

* * *

Были только звуки. Отделенный от соплеменников, запертый в чулане, лишенный общества и света, Гоп жадно вбирал звуки. Окружающий мир менялся быстро: он слышал и земляков, и резкий говор омеговцев. Потом — больше омеговцев. Потом — только омеговцев.

Его соплеменники молчали.

В темноте он потерял представление о времени, мерил сутки мисками каши, кружками воды да позывами к мочеиспусканию, но путался и сбивался со счета.

Он чувствовал себя предателем.

Он был здесь. Они, его соплеменники, были там.

И все потому, что Гоп назвал себя учеником шамана, соврал, приукрасил — учитель Орв прогнал его, недостойного, хитростью отправил в племя, и стал Гоп пастухом. Омеговцы хотели шамана, но шаман-то ушел, покинул стойбище! Бросил соплеменников на произвол судьбы…

Гоп всегда приукрашивал. Он хотел нравиться. А в тот момент, когда светловолосый палач допрашивал его, Гопа мучила жажда, очень мучила, он ноги омеговца поцеловал бы за кружку воды.

Наверное, рассветало. Почему-то казалось, что там, за стенами, — рассвет.

Он слышал команды, понимал их смысл и бросался на стены, телом пытался пробить их — но не мог. Обессиленный, рухнул на колени. Грыз пол, молотил по нему кулаками — но земля не разверзлась, не приняла его.

А соплеменники шли на расстрел.

Он кричал, пока караульный не заткнул ему рот кляпом.

А соплеменники становились на краю рва.

Он давился слезами, выгибался дугой, жилы на шее вздувались от небывалого, задушенного вопля.

А соплеменники закрывали глаза, повернувшись к палачам спинами.

Он проклял себя.

А соплеменники падали как подкошенные.

И он затих, измученный, так и не умерший, оставленный в живых — в насмешку ли, в назидание, он не знал. Теперь в его снах лилась кровь, не переставая, не впитываясь в рассохшуюся землю Пустоши, реками текла, такая же алая, как у людей, точно такая же, как у омеговцев.

* * *

Орв сжал пальцы Гопа, вцепившиеся в решетку клетки. Если бы только взять на себя боль ученика, вернуться в прошлое и убить Бохана до того, как он отдал приказ! О, если бы Орв был всесилен!.. Или хотя бы лишиться памяти, не видеть, не слышать, не осязать.

— Учитель, — всхлипывал Гоп, — нет мне прощения, учитель! Я жив! А они умерли, они все умерли, не пощадили даже детей!

— Ты не виноват. — Орв не узнал свой, ставший старческим, голос. — Когда веф-фытся история, человеческие судьбы и ф-фызни сто́ят не больфе, чем судьбы и ф-фызни ползунов. Нам не повефло родиться в эту эпоху, Гоп. Сейчас я отыф-фу ключ и выпуф-фу тебя.

— Скажи, учитель, а мы сможем отомстить? Здесь те, кто… Они здесь?

— Ты не будеф мстить. Сейчас я выпуф-фу тебя и спрячу. Я хочу, чтобы ты остался ф-фыв, Гоп. Ты должен ф-фыть и долф-фен рассказать всем о преступлениях Омеги, когда всё кончится. Я отомф-фу сам. И не волнуйся: я сделаю, что до́лф-фно.

Он отыскал связку ключей — научники ее и не прятали, — отпер клетку и помог выбраться Гопу. Молодого мутанта не держали ноги, и Орв тащил его на себе до лестницы, а по ступеням ученик кое-как поднялся сам.

Научники еще не вернулись, Орв снял с вешалки белый халат, приказал Гопу переодеться, отыскал марлевую повязку, чтобы тот закрыл лицо. Теперь никто не узнает в Гопе мутанта, а научников военные не различают.

Яркий свет после подземелья резал глаза, Гоп часто моргал, и по щекам его катились слезы.

Научники, конечно, обнаружат пропажу. Но не сразу. Если повезет, Орв успеет отомстить. Правда, у него не было плана, и он решил разделить цель на много маленьких. Для начала — спрятать Гопа.

— Идем ф-фо мной. — Орв ухватил Гопа под локоть. — И молчи.

Ученик повиновался. Улица опустела: все в узле связи, слушают сообщения из Москвы. Что может человек или мутант, когда вершится история? Способен ли старый шаман повернуть время вспять?.. Орв понятия не имел. Шаманы — не убийцы, они служат жизни. Значит ли это, что шаман имеет право убить одного ради жизни многих? Существует ли большее зло и меньшее зло? Учителя Орва давно умерли, и ни в одной книге старый мутант не нашел бы ответа на свои вопросы. Он желал не мести — он жаждал справедливости.

Рассвет не должен пахнуть кровью, а закат — ужасом перед ночью. Дети не должны гибнуть, какую бы цель ни преследовали взрослые, за какой мечтой ни гнались бы.

Орв знал, кто виноват в уничтожении его народа. С этим человеком он ел за одним столом, беседовал, выслушивал его откровения и планы по захвату Пустоши. Но генерал Бохан ни словом не обмолвился о судьбе, уготованной мутантам.

Гоп слепо и доверчиво брел рядом. Орв огляделся. Куда бы его, чтобы не нашли? После гибели Бохана здесь начнется светопреставление, и возможно, Гопу удастся сбежать — ведь убийца будет известен… и уничтожен. Пора взглянуть правде в глаза: достаточно пожил. Хватит уже.

Гопа желательно спрятать поближе к воротам. Но там всегда много людей — заметят… Орв поразмыслил и повернул к продуктовому складу. Под ним, он знал точно, есть хранилища, неприкосновенный запас, куда интендант наведывается редко. Гопу будет, конечно, холодно, и снова его окружит тьма, но сейчас не время беречь чувства ученика. Жизнь бы ему сохранить.

* * *

В штабе царило безмолвие: все внимание собравшиеся отдавали сводкам с фронта. Генерал Бохан не мог усидеть на месте — вышагивал между столами, вертел в пальцах карандаш. За генералом как приклеенный следовал секретарь.