Дочь Сила тоже стирала и сушила, и я каждую минуту ожидала, что она ударит меня или что похуже, но она ничего не сделала. А затем, когда мы шли к палаткам, она подошла ко мне и вполголоса прошептала:
— Я рассказала отцу, провидцу, о том, как ты ударила меня. Он разгневался еще пуще, чем прежде. В башне хранилось много золота, а твоя наглость заставила воинов забыть про это. Теперь слишком поздно возвращаться, ибо мы уже на Змеиной дороге и должны направляться на восток. Он нашлет на тебя порчу, эшкирская сучка. Твои кости и жилы исковеркаются, и ты будешь ходить калекой до конца дней.
Когда она сказала это, мне сделалось дурно, хотя ни малейшего уважения к возможностям Сила я не питала. Однако пожелание зла может причинить вред, если ненависть достаточно сильна. Но самое худшее, что можно сделать, — это помочь нападающему своей верой.
— Заклинания Сила-козла не повредят мне, — отозвалась я. — Я обладаю собственной магией — магией, которую я не обрушила на него прежде из сострадания. Пусть бережется он, а не я.
— Ты, — зарычала она, — ты даже не умеешь говорить на нашем языке.
— Есть и иные языки помимо того, что во рту. Твой отец, если он хоть чем-то похож на провидца, в чем я сомневаюсь, должен это знать.
Она умолкла, неохотно пережевывая сказанное мной. Через некоторое время она толкнула меня и поспешила уйти.
Мне пришлось тогда застыть на месте и сказать мысленно самой себе:
«ОН НИЧТО, И НЕ МОЖЕТ ПОВРЕДИТЬ ТЕБЕ. СМЕРТЬ НЕ МОЖЕТ ПОВРЕДИТЬ ТЕБЕ, А ЭТОТ СТАРИКАН МЕНЬШЕ, ЧЕМ СМЕРТЬ».
Но затем мне вдруг пришли на ум слова, которые я увидела нацарапанными на стене того туннеля сквозь Кольцо:
Смерть, темный мрачный старикан, идет вас унести…
Проклятье человечества моей родной Сгинувшей расе.
Мои руки инстинктивно поднялись к груди в поисках нефрита, сорванного с шеи Шуллат, и не нашли его. Когда я стояла там, до маня донесся голос какой-то девочки:
— Ты нужна Умыкнутой.
Это было самое лучшее имя, которое могли подыскать для Тафры среди палаток.
Я даже рада была пойти к ней, оставив свое несчастное «я»в покое. Эттука там больше не было. Он ушел к охотникам. Она снова велела мне одеть и причесать ее. Говорила она со мной мало, и я догадалась, что она понятия не имеет, как следует относиться ко мне. Что, по ее мнению, я знала? Наверное, она больше нуждалась в чьем-то ином присутствии — если не дружелюбном, то, по крайней мере, не явно враждебном, чем в сохранении надежной приязни Эттука. Между нами имелось своеобразное родство, заключавшееся не только в беременности, но и в том, что обе мы были пленницами, не принятыми в крарл.
Глава 3
Змеиной дорогой называли они свой путь на восток, к болотам и плодородным лесным землям за ними; кто проложил эту дорогу, они, похоже, не знали. Она представляла собой проход вниз с более высоких горных долин на каменистые равнины и через них. Дорога извивалась среди скал и пропастей, словно одноглазый змей, которому поклонялись некоторые из них и символ которого висел на вонючей шее Сила. Эттуковцы наряду со многими другими племенными общинами укрывались на зиму в горах, а на восток начинали перебираться поздней весной и ранним летом, и прибывали на обильные пастбища востока в самом разгаре лета. По пути происходили бои и битвы, а также стычки на месте окончательной остановки крарла. Территория, сколь бы непостоянной она ни была, завоевывалась в упорной борьбе.
Через дна дня после моего прибытия к ним палатки свернули, нагрузили вьючных лошадей, и мы тронулись в путь. С собой мы везли огромные запасы пищи, высушенной женщинами в те минуты, когда они не ухаживали за своими мужчинами. Мясо убитой на недавней охоте дичи висело на спинах лошадей, чтобы провялиться на солнце, с него капала кровь, и оно привлекало целые колонии мух. Воины ехали несколько впереди, пренебрегая медленным шагом женщин, шедших пешком или деливших между собой немногочисленных мулов. Дети бегали кругом, иногда погоняя коз, что входило в их обязанности. Козы болтались вокруг проселка, недовольно блеяли, а сторожевые собаки лаяли и бегали слизывать кровь, стекавшую с висящих туш, или глотали мух.
Тафра ехала на черном муле, благодаря своему статусу и беременности.
Мул принадлежал ей, следовательно, никто другой не имел права на него, и женщины ворчали из за этого. Котта тоже ехала на муле — привилегия слепоты — однако она, кажется, видела ничуть не хуже любой из нас, если судить по тому, как она смотрела на все — на дерущихся оленей-самцов на отдаленной равнине, на кружащих в небе птиц. Когда с ней разговаривали, она внимательно смотрела тебе в лицо. Мне пришло в голову, что, наверное, у нее сохранилось немного зрения, пусть даже смутного, и она использовала его в своих интересах, хотя это совсем не соответствовало ее характеру. И, кроме того, она смотрела на меня без маски и не проявляла никакой реакции, а один раз я видела, как она нагнулась неподалеку от костра, по-прежнему подняв глаза на женщину, которую слушала, и зрачки ее нисколько не сузились. Она и впрямь была незрячей. Тогда я рассудила, что у нее, наверное, обострились, компенсируя зрение, все другие чувства, и именно это заставляло ее так точно ориентироваться во всем, что происходило вокруг. В конце каждого дня пути разбивался стан чуть в стороне от проселка.
Сил каждое утро благословлял нашу стоянку на данном месте, положив одну руку на змеиный амулет.
Вокруг нас тянулась до самых гор дикая пересеченная местность. На ней в изобилии встречались водоемы и рощи темных тонких деревьев, иначе бы летняя жара спалила нас досуха. Я жила на одном козьем молоке, и это мне не особенно нравилось. Волосы Тафре я расчесывала по первой вечерней прохладе, перед тем, как к ней приходил Эттук после обильной трапезы вокруг костра, пьяный, вымазанный в жире и рыгающий.
Ночью я спала под открытым небом, что при такой теплой погоде не имело значения, но подтверждало мое ничтожное положение. Никто из воинов меня не беспокоил; у них было правило не спать с женщиной, коль скоро становилось заметно, что утроба у нее заполнена, хотя я не заметила, чтобы Эттука стесняло это обстоятельство, когда речь шла о Тафре.
Мои груди стали больше и тяжелей от молока, и у меня начинались боли в спине и в основании позвоночника.
— Что случилось? — спросила у меня Котта. Наверное, я издала легкий стон от боли, сама того не замечая. Я рассказала ей о своих трудностях, и она попросила у Эттука мула. Должно быть, она привела прежний аргумент — еще один самец для племени — ибо мул стал моим, и отныне я ехала следом за Тафрой.
Сил ко мне не приближался, и если даже он навел свои чары, то я никак этого не ощутила.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});