Сутта о стреле («Сутта — нипата», 574–593)
Воистину жизнь смертных Беспричинна и непонятна, Краткосрочна и беспокойна, Исполнена мук тяжких. Невозможно ведь так сделать, Чтоб не умереть, родившись. За старостью следует смерть, — Таков закон непреложный. Как у плодов созревших Страх поутру сорваться, Так и у тех, кто родился, Вечный страх перед смертью. Ведь, как кувшины и чаши, Что сделал из глины горшечник, Все когда-нибудь разобьются, Так прервется и жизнь смертных. Глупец и мудрец ученый, Старик и юноша нежный — Все они кончат смертью, Над всеми — власть смерти. И когда она их настигнет И они отсюда уходят, Не удержать тогда отцу сына, Родичу не защитить родного. Подряд, как коров на бойню, Смерть уводит с собой смертных А родные глядят им вслед, Тоскуя и горько плача. Как видишь, мир поражен Старостью и смертью. Но мудрецы не скорбят, Непреложность закона зная. Ведь тебе не известен путь, Каким он пришел и ушел. Не зная конца пути, О чем ты рыдаешь? И если бы тот, кто скорбит, Как безумный, себя терзая, Выигрывал этим хоть что-то, То же делал бы мудрый. Но скорбью и горьким плачем Не обретают покоя. Лишь сильней становятся муки, Слабеет и сохнет тело. Тот, кто себя терзает, Становится худ и бледен. Но ему не вернуть умерших. Тщетны рыданья и вопли. Не убивающий скорбь Страдает еще сильнее; Рыдающий над покойным Попадает во власть скорби. Взгляни на этих людей, Спешащих к перерожденью, — [753] Они, в лапы смерти попав, Как рыбы в сетях, бьются. Все ведь бывает не так, Как о том помышляешь. Знай же — разлука эта С родными неизбежна. И пусть даже сотню лет Ты проживешь или больше, Все равно от близких уйдешь, Расставшись с жизнью здешней. Так перестань же рыдать! Послушай совет архата, [754] О покойном скажи себе: «Мне его не найти больше». Когда загорается дом, Пламя тушат, залив водою. Так и тот, кто мудр и учен, Тверд и исполнен достоинств, Разгоняет возникшую скорбь Тут же, как ветер — солому. И если счастья желаешь, То причитанья и вопли, Желания и недовольства, — Эту стрелу — из себя вырви! Отравленную стрелу вырвав, Покой обретешь душевный. Уничтожив в себе все печали, Беспечальным станешь, потухшим.
Из «Тхерагатхи» и «Тхеригатхи» [755]
Переводы Ю. Алихановой
Гатха Тхеры Саппаки («Тхерагатха», 307–310)
Когда журавлиха, завидев черную тучу, [756] Расправляет ослепительно-белые крылья И в страхе, стремясь укрыться от ливня, летит к скалам, Аджакара́ни-река бывает тогда так прекрасна! Когда журавлиха, завидев черную тучу, Взмывает вверх, белизною слепящей сверкая, И в страхе, не зная, где скрыться, расселину ищет, Аджакарани-река бывает тогда так прекрасна! Да и как тут в восторг не прийти От раскидистых джа́мбу, [757] Что украшают берег реки За моею пещерой? Лягушкам здесь не угрожает змеиное племя. Важно квакая, они говорят друг другу: «Еще не время уходить от горных речек; Аджакарани надежна, благостна и прекрасна».
Гатха Тхеры Бхуты («Тхерагатха», 518–526)
Когда мудрый постиг, что не только старость и смерть, Но и все, к чему влекутся глупцы, есть страданье, И теперь размышляет, страданье поняв до конца, — Есть ли в мире бо́льшее наслажденье? Когда привязанность, приносящую горе, Всеми печалями мира чреватую жажду Победив и уничтожив в себе, он размышляет, — Есть ли в мире бо́льшее наслажденье? Когда благой, изгоняющий всякую скверну, Восьмеричный путь, [758]из всех путей наилучший, Мудрости оком узрев, он размышляет, — Есть ли в мире большее наслажденье? Когда он творит в себе независимый мир, Где царит покой, где нет печали и нет пыли И где разрываются все оковы и все путы, — Есть ли в мире большее наслажденье? Когда в небе гремят барабаны грома И потоки дождя затопляют пути птичьи, А бхикшу, в пещере укрывшись, размышляет, — Есть ли в мире большее наслажденье? Когда на берегу заросшей цветами реки, Над которой в венок сплелись верхушки деревьев, Он сидит и, радостный, размышляет, — Есть ли в мире большее наслажденье? Когда глубокой ночью в безлюдном лесу Дикие звери рычат и ливень шумит, А бхикшу, в пещере укрывшись, размышляет, — Есть ли в мире большее наслажденье! Когда, бесстрашный, мысли свои укротив, Среди скал, под сводом пещеры горной Он, от скверны очистившись, размышляет, — Есть ли в мире большее наслажденье? И когда, счастливый, без печали, смыв скверну, От помех, страстей, желаний освободившись И все язвы уничтожив, он размышляет, — Есть ли в мире большее наслажденье?