про твоего родителя не спрашивают, — перебил ее Клюков. — Граждане переворотом интересуются. Родитель у нее в голодный год помер. Грибами отравился. Помер, и нечего его поминать… Ты лучше обрисуй, как большевиков выручала.
— Разве я одна выручала? Глеб велел нам выйти на тайное место, дождаться беглых и от дутовцев спрятать.
— Вон она какая была, — отметил хозяин. — Не жалела молодую жизнь. За такие дела надо красные ордена вешать.
— Ближе к полночи подошли трое, сказали пароль. Все честь по чести. И я отвела их к Катюшке.
— А кто эта Катюшка? — спросила Олька. — Тоже из красных?
— Не знаю… Она, я думаю, не разбиралась… Ей бы только озорство показать, возле боевика покрасоваться, Тогда много было девчонок отчаянных. Глафира была, помню, Нюрка. Со своих кавалеров моду брали. Эти-то, арестанты, вон какие озорники были: стражу в чулан загнали, а на пороге положили бомбу. «Сидите, мол, смирно, а то бомба разорвется». А заместо бомбы в газете была завернута брюква. Вон как озорничали!
— Про брюкву нечего поминать, — прервал Клюков. — Не принижай революцию.
— А среди ваших подружек не было такой Лии Акимовны? — спросила Олька.
— Не помню что-то. — Олимпиада подумала немного. — А какая она из себя?
— Как все. Культурная.
— Не помню. Из культурных к нему Леночка бегала. Сестра милосердия.
— Она тоже арестантов прятала?
— Нет. Глеб ей не доверял. А красавица была! Глазки ровно у кошки… Золоченые.
— Граждане собирают факты для подрастающего поколения, а она обратно: «глазки»! — рассердился Клюков.
— Нет, нет, подробности тоже интересны. — Олька чуяла, что напала на след, и волновалась. — А почему Глеб не доверял Леночке? Какая вы, думаете, причина?
— Уж не знаю, как вам и разъяснить… — Олимпиада подумала. — Уж больно непростая была. И про белых больно много знала, про ихние замыслы… Все выхвалялась, пижонила…
Славик вздрогнул. Внезапно он вспомнил, что пижон по-русски означает голубь, вспомнил Клешню, а вспомнив Клешню, вспомнил и все остальное: что фамилия Клешни — Степанов и что отца его повесили дутовцы.
— Скажите, пожалуйста, — спросил он, замирая. — Степанов, у которого ваш папа учил детей, случайно, не присяжный поверенный?
— Да, адвокат! — удивилась Олимпиада. — А ты его откуда знаешь?
— Подожди, Славик… — начала было Олька, но он уже не слышал ее.
— Я, конечно, самого присяжного поверенного не знаю, — торопясь, объяснял он. — Я Клешню знаю. У присяжного поверенного был сын, понимаете? Его звать Клешня. Значит, ваш папа этого Клешню и учил… Пижон означает голубь…
— Да ты что! — засмеялась Олимпиада. — Какой такой Клешня? У Степановых был единственный сынишка— Артур. Деликатный такой, чуть что не так — плачет. И дочка была. А никакого Клешни у них сроду не бывало.
— Значит, это не тот присяжный поверенный! Значит, это другой присяжный поверенный! Вы у Клешни спросите…
— Чего там спрашивать. Степановых дутовцы истребили. Весь корень, подчистую. Одна дочка осталась, Лора.
— Нет, и Клешня остался! — кричал Славик. — Вы не знаете!
— Как же нам не знать, когда Лорочка-сиротинка с нами жила. Как сейчас помню, прибегла к нам, дрожит вся, ничего путем сказать не может. Спрашиваю, где папа, мама, где братик, — ничего не говорит… Плачет только и трясется… Оставил папаня ее у нас. Так и жила. В уголок заберется и выглядывает, как мышонок…
— Ну да, конечно, — подхватил Славик. — Это и есть сестренка! Лора! А он забыл, как ее звать.
— Кто позабыл?
— Да Клешня же! Он ее много лет ищет. Он у нас каждое лето на парадной лестнице ночует! Я его приведу к вам…
— На что его приводить? — насторожился и как будто испугался Клюков.
— Как же на что? Он же сестренку ищет. Столько лет ищет, что позабыл, как ее звать. Она у вас жила?..
— Нигде она не жила! — отрезал Клюков.
— Как же нигде? Тетенька сказала.
— Тетенька тебе что хочешь сбрешет. Только уши разевай…
— Да ты что! Вовсе без совести? — Олимпиада гневно покраснела. — Как же не жила? У папани, до самой его кончины жила да у нас с тобой, почитай, год!
— Какой тебе год! — Клюков еще сильней стал трясти ногой. — А мы ее в приют когда сдавали? Позабыла? А? Позабыла, что ли, как мы эту мокрицу в приют сдавали?
Олька тронула Славика за руку и сказала:
— Мы отошли от темы. Подожди, Славик… Вы сказали про сестру милосердия. Не припомните, как ее фамилия? Славик, подожди…
Но Олимпиада завелась. Видимо, по вопросу Лоры у супругов не было полного взаимопонимания.
— Чего она тебя — объедала? — бранила она мужа. — Тихая была Лорочка, безропотная. Ты ей за весь год юбчонки не справил, скопидом. Мое рванье донашивала… А теперь — вишь ты, мокрица!
— Рыба у тебя где? — перебил хозяин. — Гляди, коты унесут.
— Ой, батюшки!
Олимпиада бросилась на крыльцо.
— Я знаю, почему вы затыкаете ей рот, — проговорила Олька.
— А вы, мадам, не стращайте, — сахарно улыбнулся Клюков — Не такие стращали. Нам бояться некого. У нас все документы подколоты. А вот вы, мадам, сообщите, кто вас заслал выведывать семейные дела под ширмой этого пионера. А? У вас от кого мандат?
— Я знаю, почему вы затыкаете ей рот, — медленно повторила Олька. — Но вы ошибаетесь. Судьба девочки нас не интересует.
— Как не интересует! — завопил Славик. — Что вы, тетя Оля.
— Совершенно не интересует. Мы разыскиваем подругу вашей жены — Леночку. Сестру милосердия!
— Коза у нее подруга! Я ее подобрал, когда она голышом бегала, в пастухи нанималась… Я их вместе с этой мокрицей, с Лоркой этой, на свое иждивение взял. А ежели вам на нас набрехали, так мы от любой клеветы давно отбелились… А теперь, пожалуйста, не задерживайтесь, — Клюков вскочил с табуретки и распахнул дверь. — У меня сейчас перекуска.
— Мы уйдем, — сказал Славик. — Вы только скажите, где Лора.
— Да подожди ты! — Олька сердито дернула его за руку.
— Сперва сговоритесь друг с дружкой, а тогда заходите. — Клюков снова сахарно улыбнулся. — Хочете нас на крючок поймать. За дурачков посчитали? А мы — нет, не дурачки. Ежели хотите добром послушать про переворот, пущай нас вызовут в клуб. А частным порядком мы не желаем. Так там и скажите.
Славик и Олька вышли на крыльцо. Хозяйка, ощерившись, потрошила рыбу.
— Послушайте, — быстро проговорила Олька. — Скажите только одно: кто такая Леночка? Как ее фамилия? Где ее найти? Ну?
— Олимпиада! — послышалось от порога.
— Чего Олимпиада! — накинулась она на хозяина. — Сам привел незнамо кого, а теперь — Олимпиада! Сам пускал, сам и выпроваживай!
— Вот смотри, Славик, — громко сказала Олька. — И это называется люди. Так и сойдут на нет возле своих лещей! Ни сказок