Пленных съели; движимые утонченной хитростью и жестокостью, свойственными диким народам обеих Америк, кабре пощадили лишь одного кариба, которого они заставили взобраться на дерево, чтобы он видел это варварское зрелище и сообщил о нем побежденным. Триумф Тепа, вождя кабре, продолжался недолго. Карибы вернулись в таком большом количестве, что на берегах Кучиверо от людоедов кабре уцелели лишь жалкие остатки.
Когда Солано прибыл к устью Гуавьяре, на берегах Верхнего Ориноко Кокуй и Кусеру вели борьбу не на жизнь, а на смерть. Первый стал на сторону португальцев; второй, друг иезуитов, предупреждал их всякий раз, как манитивитано выступали в поход против христианских поселений Атурес и Каричана.
Кусеро принял христианство лишь за несколько дней до своей смерти; однако во время сражений он носил прикрепленное к левому бедру распятие, которое ему дали миссионеры и благодаря которому он считал себя неуязвимым. Нам рассказали случай, рисующий его неистовый характер. Он женился на дочери одного индейского вождя с реки Теми.
В приступе злобы на тестя он заявил жене, что вступит с ним в единоборство. Жена напомнила ему о смелости и исключительной силе своего отца; Кусеру, не вымолвив ни слова, схватил отравленную стрелу и пронзил ей грудь. Прибытие в 1756 году небольшого отряда испанцев под начальством Солано вызвало подозрение у вождя гуайпунаби.
Он намеревался было вступить с ними в борьбу, но иезуиты разъяснили ему, что в его интересах поддерживать мир с христианами. Кусеру был приглашен на обед к испанскому генералу; его прельстили обещаниями, предсказав близкое падение его врагов. Из короля он превратился в старосту деревни и согласился поселиться со своими индейцами в новой миссии Сан-Фернандо-де-Атабапо.
Таков по большей части печальный конец вождей, которых путешественники и миссионеры называют индейскими царями. «У меня в деревне, – говорил славный отец Джили, – пять reyecillos, то есть царьков: царек таманаков, авариготе, парека, куакуа и мейепуре.
В церкви я их всех сажаю рядом на одной скамье; но я всегда предоставляю первое место Монаити, царю таманаков, потому что он помог мне основать деревню. Он как будто очень гордится таким отличием». Мы согласны с отцом Джили, что редко можно встретить людей, которые, утратив большую власть, так легко примирились со своим новым положением.
Когда Кусеру, вождь гуайпунаби, увидел, что испанские войска миновали пороги, он посоветовал дону Хосе Солано выждать целый год, прежде чем основать поселение на берегах Атабапо. Он предсказывал бедствия, которые не замедлили произойти. «Предоставьте мне потрудиться с моими людьми и расчистить земли, – сказал Кусеру иезуитам. – Я посажу маниок, и впоследствии у вас будет чем прокормить столько народу».
Солано, горя нетерпением двигаться дальше, не послушался совета индейского вождя. С большими затратами отправили по Мете и Вичаде пироги в Новую Гранаду за мукой. Продовольствие доставили слишком поздно, и много испанцев погибло от болезней, порождаемых во всех климатических поясах голодом и упадком нравственных сил.
В Сан-Фернандо еще сохранились некоторые остатки сельского хозяйства. У каждого индейца есть небольшая плантация какаовых деревьев. Они обильно плодоносят, начиная с пятого года, но перестают давать плоды раньше, чем в долинах Арагуа. Бобы маленькие и превосходного качества. Альмуда (12 альмуд составляют одну фанегу) продается в Сан-Фернандо за 6 реалов, то есть около 4 франков.
На побережье она стоит по меньшей мере 20–25 франков. Однако во всей миссии производится едва 80 фанег в год; и так как монахи миссий на Ориноко и Риу-Негру, согласно старинной монополии, одни только занимаются торговлей какао, то индеец не заинтересован в расширении культуры, которая не дает ему почти никакого дохода.
Вокруг Сан-Фернандо расположены саванны и хорошие пастбища; но там бродят лишь 7–8 коров – остатки довольно большого стада, доставленного в здешние края экспедицией для установления границ. Индейцы несколько более цивилизованны, чем в остальных миссиях. Мы с удивлением увидели здесь кузнеца-индейца.
В Сан-Фернандо больше всего поразила нас пальма пихигуао, или пирияо, придающая ландшафту своеобразный характер. Ее ствол, снабженный колючками, имеет в вышину свыше 60 футов; листья у нее перистые, очень узкие, волнистые и завивающиеся у концов.
Нет ничего необычайнее плодов этого дерева; в каждой грозди их от 50 до 80 штук; сначала они желтые, как яблоки, по мере созревания краснеют; они бывают размером в 2–3 дюйма и обычно не содержат косточки, так как не успевают созреть. В числе 80–90 видов пальм, свойственных Новому Свету и перечисленных мной в «Nova Genera plantarum aequinoctialium» [«Новые рода равноденственных растений»], нет ни одного, у которого мякоть плода развивалась бы таким необычным образом.
Плод пирияо представляет собой мучнистое вещество, желтое, как яичный желток, слегка сахаристое и очень питательное. Подобно банану и картофелю, его едят в вареном виде или печенным в золе; это здоровая и приятная пища. Индейцы и миссионеры не нахвалятся этой великолепной пальмой, которую можно было бы назвать персиковой пальмой и которая в большом количестве культивируется в Сан-Фернандо, Сан-Балтасаре и Санта-Барбаре – повсюду, где нам довелось побывать, двигаясь к югу и к востоку вдоль берегов Атабапо и Верхнего Ориноко.
В этих диких местах невольно вспоминается утверждение Линнея о том, что область пальм – первоначальная родина человечества, что люди в основном пальмоядные существа. Ознакомившись с продуктами, лежащими в хижинах индейцев, вы начинаете понимать, что в течение многих месяцев в году основу их питания составляют наряду с маниоком и бананом мучнистые плоды пирияо. Дерево дает плоды только один раз в год, но до трех гроздей, следовательно, до 150–200 штук.
Сан-Фернандо-де-Атабапо, Сан-Карлос и Сан-Франсиско-Солано – самые крупные поселения среди миссий Верхнего Ориноко. В Сан-Фернандо, а также в соседних деревнях Сан-Балтасар и Явита мы видели красивые дома священника, увитые лианами и окруженные садами. Высокие стройные стволы пальмы пирияо были, на наш взгляд, лучшим украшением этих плантаций.
Во время прогулок отец президент оживленно рассказывал нам о своих поездках по Гуавьяре. Он сообщил, что этих путешествий, совершаемых «для завоевания душ», страстно жаждут индейцы миссий. Все они, даже женщины и старики, хотят принять в них участие. Под вымышленным предлогом преследования новообращенных, убежавших из деревни, уводят детей старше 8—10 лет и распределяют их среди индейцев миссий в качестве рабов, или пойтос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});