Странно, подумала Мелли: слова сами по себе заманчивы, но произносит он их почти без чувства, словно актер, в первый раз читающий роль. Ну что ж, герцог суховат по натуре и сам признался, что уже много лет не испытывал сильных чувств ни к одной женщине, кроме своей жены. Быть может, это природная сдержанность в сочетании со старомодной робостью и влияет на его речь.
- А мое прошлое? - сказала она, отчаянно стараясь выкроить себе время для раздумий. - Меня будут презирать из-за него.
- Если кто-то осмелится выказать вам презрение, Меллиандра, клянусь, я убью этого человека. - На этот раз в его голосе слышались чувства: хрипотца угрозы и гневная дрожь. - Я не потерплю ни единого насмешливого или презрительного слова. Сердце Мелли затрепетало от сознания громадности его власти. Он и правда способен убить любого - она нисколько не сомневалась в этом. Приятно думать, что такой человек готов защитить ее честь. Однако Мелли, не выдавая своих мыслей, отстранилась и спросила, чтобы его испытать:
- Откуда мне знать, вправду ли вы собираетесь посвящать меня в государственные дела? Вдруг это только уловка, чтобы выманить у меня согласие?
Герцог подошел к поставцу, желая налить себе вина. Найдя кувшин пустым, он повернулся к Мелли, и его меч сверкнул, бросив блик на ее лицо.
- Вы не из тех женщин, кто может просидеть весь день за пяльцами, сказал он, приподняв в сухой улыбке уголок рта. - Садоводство, сплетни и домашнее хозяйство также вряд ли смогут вас занять. Это я и люблю в вас ваш независимый характер и то, что вы не боитесь высказывать свое мнение. Его улыбка теперь светилась восхищением. - Бренским дамам есть чему у вас поучиться.
- Только не тому, как красить свое лицо.
Герцог рассмеялся.
- А я-то думал, что это за пятна у вас на щеках.
- Красный сок ваших виноградников. - Втайне Мелли надеялась, что у нее не слишком смущенный вид.
- Лучше бы я его выпил.
Мелли, фыркнув, схватила с кровати подушку и кинула в него. Герцог, мгновенно выхватив меч, рассек подушку надвое, и гусиный пух поплыл по воздуху, точно снег. Герцог был великолепен в этой белой метели - смуглый, со вскинутым мечом и напрягшимися мускулами. Он окинул Мелли медленным взглядом и улыбнулся.
- В следующий раз будь проворнее.
- Нет, пожалуй. Я лучше затуплю ваш меч, когда вы отвернетесь.
- Люблю женщин, которые думают быстро.
- А я - мужчин, которые хороши даже в гусином пуху. - Оба рассмеялись, и атмосфера в комнате сделалась как-то легче, веселее - а солнце, брызнув в этот миг из-за далеких туч, подбавило веселья.
Герцог отложил меч, подошел к Мелли, сидящей на краю кровати, и стал перед ней на колени.
- Скажите же, что вы согласны, Меллиандра. Иначе, Борк мне свидетель, а запру вас тут, покуда вы не дадите согласия.
- И заставите меня собрать весь этот пух и перья?
- Притом щипцами.
Мелли смотрела на него. Он был красив: складки на его лице говорили об опыте, а крючковатый нос - о неограниченной власти. Ей нравилось, что он одевается просто, как солдат, и что в каждом его движении сквозит гордость. В отличие от Кайлока он умеет смеяться и обладает чувством юмора, и Мелли, зная, что он может быть холодным и расчетливым, была все же уверена, что он никогда не бывает жесток. В этом он далек от Кайлока, как небо от земли.
- Что скажете, Меллиандра? - мягко спросил он.
Она стряхнула пух с его плеч, ощутив пальцами твердые как камень мускулы.
- Я согласна выйти за вас замуж, Гарон, герцог Бренский. Согласна стать вашей женой.
Пора было уходить. Сердце уже оправилось от страшного предчувствия, а ветер во дворе пробирал до костей. Руки жались одна к другой под одеждой словно птицы в гнезде; придется принять снадобье, иначе они не распрямятся.
Уже собравшись встать со скамейки, Баралис ощутил острую боль в груди. Сердце остановилось. Левая рука налилась тупой тяжестью. Но даже в охватившей душу панике Баралис понял, что виной тому второе откровение. Куда более могучее, чем первое, оно пресекло зрение и мысли, и видение заняло место переставшего биться сердца.
Не только в голове, но и в чреве возник образ девушки с темными волосами. Ее губы шевелились, произнося слова, которых он не слышал, и мужчина, к которому она обращалась, был тенью, не имеющей формы. Он знал эту женщину! Он видел ее обнаженной - она выходила из ванны, и огонь свечи играл на ее покрытой рубцами спине. Дочь Мейбора, Меллиандра.
Как только он произнес про себя ее имя, видение ушло обратно в сердце, и этот толчок пронзил хребет как молния. Сердце забилось снова, неровно и гулко, подчиняя тело своему такту. Легкие вытолкнули воздух, и Баралис ощутил на языке вкус духов и дорогого вина.
Выбившись из времени, из сил и из способности мыслить здраво, Баралис открыл глаза. Что-то темное неслось к нему, едва касаясь лапами камня и обнажив целый частокол зубов. Из горла твари шло глухое рычание, из пасти выступила пена. Она стремилась убить его.
Инстинкт и доли мгновения - вот все, что было в его распоряжении. Ум его представлял собой спицы вертящегося колеса, и он мог только действовать - не думать. Зверь был всего в нескольких футах. Из-за пазухи вылетела рука - Баралису не верилось, что она принадлежит ему. Ворожить не позволяло ни время, ни сознание - но помог один полузабытый прием, известный на Равнинах. Обряд посвящения мальчиков в охотники. Без оружия и без предупреждения, но с большой долей спиртного в крови мальчик должен остановить бегущего на него вепря.
Вытянуть руку навстречу зверю, сосредоточить взгляд на точке между его глаз. Нутряная сила, идущая из чрева, в сочетании с волей остановит животное.
Воздух ударил Баралису в лицо. Мелькнула черная с розовым пасть. Одичалые глаза встретились с его глазами. Слова и мысли были бесполезны только желание решало все. Воли схлестнулись на долю мгновения раньше тел. Уперев глаза в глаза, Баралис крушил животное своей волей.
Во всей Вселенной не существовало сейчас более страшной силы. Собаку словно побили - мощь покинула ее тело, а жажда убийства - душу. Но сила разбега несла ее к горлу Баралиса. Сомкнув челюсти, она ударилась об него, как колода, и повалила его на землю, сама упав сверху.
Баралис лишился чувств.
Что-то теплое и мокрое сновало по его лицу. Сердце стучало, как у жеребца на полном скаку, тело дрожало, как у загнанной лисицы. Он лежал на спине, глядя в предвечернее небо. Собака лизала ему лицо. На морде у нее была кровь, и она поджимала переднюю лапу.
Увидев, что он шевельнулся, собака завиляла хвостом и принялась лизать с удвоенным усердием. Как ни странно, Баралис почувствовал симпатию к этой зверюге. Подняв руку, слишком безобразную, чтобы показывать ее дамам, он потрепал собаку за ушами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});