Читать интересную книгу Конго Реквием - Жан-Кристоф Гранже

Да, он видел эту физиономию. Еще ближе к свету. Никаких сомнений: тот самый плейбой, только намного моложе, который несколькими днями раньше сидел на пресс-конференции в Бресте. Эрван никогда не упоминал о его присутствии в Лонтано… На обороте фотографии была подробная подпись с именами всех присутствующих. Когда Лоик прочитал имя врача, он почувствовал, как заколебались сами основы всей истории. Снимки выпали из его рук и приземлились на кафель со звуком плеснувшей лужи. Боже мой. У этого дела было еще одно потайное дно…

139

Хоть и было уже поздно, он решил навестить Мэгги. Расписания больше ничего не значили ни для нее, ни для него. Каждый раз казался ему последним, и ему чудилось, что она шепчет слова прощания на своем немом языке. Сегодня вечером эти слова скажет он: не было никакой уверенности, что ему удастся пережить ближайшие дни.

Погребенная под кучей проводов, окруженная экранами и прозрачными пакетами (переливания, но также и сбор мочи и кала), его мать казалась размонтированной, как робот. Осунувшееся лицо, зажатое между подушкой и кислородной маской. Ее руки, ноги и торс выступали под простыней, как скелет под песком. И все это не замедлит исчезнуть. Лоик, в халате, шапочке и бахилах, устроился в единственном кресле. Он уже задыхался в этом предбаннике смерти.

Каковы были его истинные чувства перед лицом умирающей? Грусть? Жалость? Безразличие? Облегчение? Ответа не было, но в последние два дня покрывающая ее ткань, почти саван, превратилась в киноэкран. Он видел, как на нем показывают концерт «Саламандр». Мэгги и де Пернека, приехавших в «Лучезарный Город» забрать отключившегося Морвана. Агонизирующую Кати Фонтана. Мэгги, превращающую тело Кати в подобие жертвы Человека-гвоздя, а заодно и приканчивающую ее. Любовников, занимающихся сексом в окровавленном сарае, пока Морван спит под снотворным…

– Я знаю правду, мама, – прошептал он, беря ее за руку (та была сухой, как змея), – но я не сужу тебя. Не в том я положении, чтобы судить. Да и смысла больше нет никакого. Папа умер. Гаэль умерла. Даже Человека-гвоздя уже нет. Но кое-что еще осталось сделать… – Он встал, не отрывая от нее глаз. – Я должен свести наши последние счеты. Потому что я знаю, что действительно произошло.

Ему показалось, что лицо матери дрогнуло. Нет. Простой блик от монитора или отсвет потолочного светильника, поставленного на минимум.

– Можешь на меня положиться, – добавил он, прежде чем выйти. – Каждый заплатит.

На больничной парковке он спросил себя, не следует ли заехать предупредить Эрвана. Не стоит. Тот вполне обойдется один-два дня без посещений. Или Лоик сам расскажет ему финал истории, или брат узнает из газет.

140

Возвращение в Коколанд[138].

Единственное преимущество наркотика – его мир неизменен. Кварталы, мерзкие морды дилеров, цены, видимость тайников и подполья – ничто никогда не меняется. Лоика передернуло при мысли, что придется снова туда погрузиться. Во имя правого дела. Его план сработает только после определенной дозы.

Он не стал пользоваться своим мобильником – даже оставил его дома – и взял такси. Закупки лучше сделать втихую. Лоик по-прежнему питал слабость к грязным кварталам и подозрительным сборищам в глубине парковок. Он велел высадить его на перекрестке улиц д’Обервилье и де Криме. Туннель под железнодорожными путями играл роль магазина самообслуживания.

Он обошел дилеров и объяснил, что требуется. В ответ получил только ругань или предостережения:

– По кривой дорожке идешь, парень.

Лоик расхохотался. Один, без машины, в костюме за пять тысяч евро, он являл собой идеальный образчик лоха, которого грех не общипать. Но никакого страха не испытывал. Скорее даже возбуждение. И подспудное желание, чтобы все закончилось кровью – пушку он с собой прихватил.

– Когда мне понадобится совет, – ответил он последнему, – я тебе звякну. Где мне найти Микки?

Дилер пожал плечами; на нем был летний засаленный костюм и панама, из-под которой торчали белобрысые патлы. Он походил на одного из черных демонов Гватемалы: скелет в шейном платке и шляпе, с сигарой в зубах. Не самый незаметный прикид. Особенно в ноябре.

– За железнодорожными путями, – пробормотал тот. – Там строительные вагончики, в одном из них…

Лоик пошел дальше, не поблагодарив: наверняка мужик и сам работал на Микки. Он поднялся по улице д’Обервилье и, пройдя несколько сотен метров вдоль глухой стены, нашел приоткрытые ворота. Проскользнул внутрь, сменив зыбкий свет фонарей на тьму. Пересек паркинг, где выстроились тяжелогрузы, нашел лаз и выбрался на железнодорожные пути. Рельсы, балласт, брошенные вагоны.

План требовал немедленных действий, но Лоик чувствовал, как за этой неотложностью пульсирует дрожь возвращения к прошлому. Нарк остается нарком. Его первые переживания исчисляются в граммах. Воспоминания лечатся иглой. Сладострастие раба, который целиком отдается яду, поработившему его. Мрачное и возбуждающее отречение зависимого, который ждет только смерти в виде великой вспышки.

Он заметил строительные вагончики. От вони влажной глины, смешанной с дегтем и ржавчиной, щипало в носу. Какие-то бесплотные тени с улыбкой на губах и дозой в кармане устремлялись к своим норам, чтобы пустить ее гулять по венам. Строительный мусор, лужи, отбросы – все здесь обладало особой плотностью, нетленной массой: биологически неразложимые продукты общества, которое не могло рециркулировать свои отходы полностью. Никогда еще Лоик не чувствовал себя так хорошо.

Трейлер Микки узнать было нетрудно – в (относительно) лучшем состоянии, чем прочие, и свет там горел, в то время как в вагончиках рабочих уже спали, а фургончики проституток мягко раскачивались.

Он зашел без стука. Можно было ожидать, что внутри окажется цыганский развал или бардак берлоги, но кабинка была прибрана, как жилище мелкого бухгалтера, помешанного на цифрах. Дилер потягивал кофе и смотрел футбольный матч по лэптопу.

Подняв один глаз, он даже не вздрогнул и улыбнулся:

– Настоящая любовь никогда до конца не проходит.

– Заткнись, – ответил Лоик. – Мне нужна доза в тридцать граммов. Самый чистый, что у тебя есть, а еще сода и водяная трубка.

– Ты что, решил, что попал в супермаркет?

Микки – наверняка его имя было Мишель – развернулся в кресле на колесиках лицом к Лоику. Светлые волоски, уже собравшиеся в дальнюю дорогу, бледная физиономия, молочно-голубые глаза, дряблый рот. Все вместе напоминало куклу, слепленную из теста. Нарки прозвали его Волдырь, с тошнотворным намеком на панариций с гноем, который возникает вокруг ногтя.

– У тебя есть, что мне надо?

– Надо посмотреть.

Лоик бросил на стол три тысячи евро в сотенных банкнотах. Ему нравился этот жест. Ему нравился этот налик. Настоящая сцена из фильма.

– Ого, – протянул другой, выпрямляясь, с якобы шокированным видом. – Ты растерял хорошие манеры среди своих толстосумов. Бабки так не швыряют…

Лоик, упершись ладонями в стол, наклонился к нему:

– Ты мне все это достанешь, да или нет?

Микки, не отвечая, отъехал в кресле. С торчками у него был большой опыт. Лишнее ожидание – лишнее мучение, а значит, тем лучше для торга. Но с Лоиком он не знал, с какой ноги плясать. Был ли тот действительно в ломке? Или, наоборот, под мощным приходом кокса? Или же просто кайфовал от ощущения власти, которую дает бабло?

Барыга подозревал, что тот вооружен, – сам-то он был, но кому нужно устраивать бойню посреди мягкой зимней ночи.

– Что ты делаешь? – спросил Лоик, готовый взорваться.

Дилер только что взялся за мобильник.

– Проверяю запасы.

На самом деле Микки звонил своим подручным, которые трахались в каком-нибудь фургончике по соседству. Горели все тревожные лампочки, но Лоику хотелось сыграть на грани, до упора испытав судьбу.

Прошло несколько секунд, после чего он продолжил:

– Так у тебя есть товар?

– Сейчас будет.

И точно – именно в этот момент за спиной распахнулась дверь и его схватили два телохранителя. У него только хватило времени заметить странную деталь: один из них был настолько же высок, насколько другой мал. Гигант врезал ему кулаком в живот. Лоик сложился пополам, рот наполнился кислым. Времени сблевать не осталось: колено коротышки пришлось ему прямо в челюсть. Настоящий бальный номер современного танца.

Боль превратилась в свинцовый ком, удар – в черную дыру, ослепив его до мелькания звездочек где-то вдали, в самой глубине мозга. И однако, он напряг мускулы и отбросил обоих головорезов. Пистолет был уже у него в руке и направлен на Волдыря.

– Забыл, кто я, пидор? – бросил он, взводя свой девятимиллиметровый.

В вагончике все замерло, но Микки сохранил спокойствие. Он только примирительно махнул рукой своим церберам, как арбитр, разводящий по углам борцов на ринге.