Читать интересную книгу Монахини и солдаты - Айрис Мердок

— Что он думает о тебе?

— Да, и…

— Ты владела его мыслями и не хотела лишаться своей власти над ним, что ж, понимаю. В конце концов, он мог бы осудить тебя.

— Не думаю, что ему когда-нибудь удалось бы излечиться настолько, чтобы это произошло!

— Даже если бы он немедленно уехал?..

— Я обязана была избавить его от отчаяния, удержать, спасти. Зачем ему быть несчастным, когда я легко могу сделать его счастливым, просто будучи внимательной к нему? Несчастье — глупо. Он умный человек…

— Героический, — сказала Анна.

— Героический?

— Что довольствуется столь малым.

— Ты называешь это малым — быть любимым мной?

— Ох, Гертруда, я тебя просто обожаю! — сказала Анна и не выдержала, рассмеялась.

— Он хочет по-прежнему любить меня. Любовь, ты же знаешь, — это деятельность, она как служба. Он будет счастлив в своей любви, зная, что я знаю и ценю ее.

— Понятно.

— И вот… да ты сама видела. Он мой навсегда. Обещал, что никуда не уедет. Поклялся кровью дорогой своей Польши.

— Чем?

— Кровью дорогой своей Польши. Законченный романтик, не правда ли?

— Что сказал бы Гай обо всем этом! — воскликнула Анна.

Это было жестоко, но она должна была заглушить собственную боль.

Гертруда стойко выдержала удар.

— Считаешь странным, что я могу говорить о счастье, потеряв Гая?..

— И в мыслях не было…

— И все-таки странно. Думаешь, я не печалюсь о Гае? Печаль никуда не ушла, она по-прежнему живет во мне. Но человеческая душа так велика. Вмещает одновременно и печаль, и счастье.

— Знаю.

— Хорошо, я сказала, что для полного счастья мне недоставало Питера. Я имела в виду — среди всего другого. В жизни большинства людей, а может, каждого человека есть ужасные вещи, которых не изменить и которые остаются с ним навсегда. Ты не должна была напоминать мне.

— Прости, я…

— Нет-нет… а о том, что подумал бы Гай, я и сама себя спрашивала. Что касается Графа, он понял бы. Хотя при Гае ничего подобного и быть не могло. Он чувствовал бы, что это… дурной тон.

— Да, легко представить.

— Когда Гай был жив, Граф был в порядке, ему удавалось справляться с собой.

— Это правда…

— Что до Тима, Гай, конечно, был бы изумлен! Но это до известной степени пустой вопрос: что подумал бы Гай. Он теперь в ином мире. Если бы Гай был жив, я никогда не полюбила бы никого другого, даже не взглянула бы на другого мужчину. Гай создал меня, какой я была с ним и какой остаюсь сейчас. Но я тоже изменилась. Чтобы пережить страшную утрату, необходимо стать иным человеком. Это может показаться жестоким. Само выживание — жестокая вещь, выжить — это значит перестать думать о том, кто ушел.

— Верно.

— Я и не задумывалась о Тиме. Ничего такого не ждала и не искала.

— Но это произошло. Человек должен принимать счастье, как он принимает горе, если приходит то или другое.

— Да.

— Эй-эй, белый лебедь… спрашивала я тебя о белом лебеде?

— Спрашивала.

— Нет больше всей той загадочности Гая, нет его особого величия и очарования, и самого его нет, чтобы узнать у него. А «она продала кольцо» помнить?

— Это тоже была его присказка?

— Да, эти забавные присказки были как заклинания: о кубе, «она продала кольцо» или «не надо ей было продавать кольцо».

— «Она» — это, конечно, Джессика, — сказала Анна. — Из «Венецианского купца».[141] Она продала кольцо, подаренное матерью ее отцу.

— Господи, ты права! Почему мне это не пришло в голову? Гай часто говорил, что отождествляет себя с Шейлоком. Как бы мне хотелось, чтобы ты знала Гая.

— Один раз я разговаривала с ним.

— Ах да, припоминаю. Как все же странна, и необъяснима, и ужасна жизнь.

— Очень.

— Я рада, что ты здесь, Анна. Мне тебя словно само Небо посылает, как тогда, когда Гай был болен. Ты помогала мне во всем, благодаря тебе я смогла пережить его смерть. Выйти замуж за Тима и удержать Питера — все это ты мне помогла, правда!

— Приятно слышать.

— Я думала, что никогда больше не буду счастлива, никогда даже не захочу счастья. Что я бы делала без тебя?

— Я тут ни при чем, но все равно спасибо.

— И теперь мы вместе. Я так довольна за Графа, за Питера. Так сказать, последний штрих. Я не могла позволить ему отбиться и потеряться.

— Конечно, не могла.

— Это как овчарня, где все овцы собраны вместе.

— Или как детский манеж.

— Точно! У меня нет детей, потому каждый — это мой ребенок. Я поняла, что это так просто — любить и быть любимой всеми.

— Вот и хорошо.

— А теперь расскажи о себе, я совершенно не в курсе, что происходит. Знаешь, после… после Франции… я жила в мире каких-то сверхчеловеческих страстей. Все было потрясающе. Но я поостыну, приду в себя. Мы придем в себя. Расскажи, как твои дела.

— Прекрасно.

— Как с работой?

— Пока не везет.

— А тебе нужно работать? Знаешь, дорогая, денег у меня немерено. Ты не должна беспокоиться о деньгах, договорились? Чем тебе хотелось бы заниматься? Меня распирает желание помочь всем, исполнить их заветные желания! Ну, не всем, но тебе безусловно. Ты должна иметь, что ты хочешь, и тут я полностью в твоем распоряжении.

— Нет, я должна работать.

— Я так и полагала. Давай подумаем, что мы можем сделать…

— Вообще-то я уезжаю, — сказала Анна.

— Да? Куда?

— В Америку.

— В Америку? И надолго?

— Навсегда.

— Не глупи, Анна.

— Буду там жить и работать. Я знаю там людей, которые подыщут мне работу.

— Анна, что это значит? Какую работу, где, я не хочу отпускать тебя!

— В Чикаго, там есть община кларисс…

— Анна! Ты же не хочешь уйти обратно в монастырь? О боже!..

— Нет, монахиней я не стану. Буду жить при нем. Это тоже способ.

— Ты сумасшедшая, я думала, ты покончила со всем этим… И чем, ты воображаешь, будешь там заниматься?..

— Буду кем-то вроде социального работника, во всяком случае собираюсь. Я решила устроиться там.

— Анна, ты не можешь так поступить! — Гертруда вцепилась в край стола, приподняла его на дюйм и выпустила. Бокалы зазвенели. — Не можешь, не поступишь, нет!

— Прости, дорогая. Я приняла решение.

— Ты не уедешь. Я не могу без тебя. Ты не уедешь.

— Прости…

— Но почему? Это из-за Тима?

— Из-за Тима? Нет.

— Ты вообразила, что терпеть не можешь Тима, но ты полюбишь его, научишься…

— Да, мне…

— Или ты по-прежнему считаешь, что я вышла за никчемного человека? — В глазах Гертруды вспыхнули гнев, раздражение, вечное упрямство.

— Гертруда, Тим ни при чем, он мне уже нравится, мне не нужно ничему учиться.

— Я столько много думала о нас четверых, почему мы не можем быть одной счастливой семьей? Как было бы прекрасно вместе встретить Рождество: ты и я, Тим и Граф. Такое утешение! Не верю и никогда не поверю, что ты и Тим не поладите. Ведь тебе уже нравится Питер, и ты нравишься ему…

— Рождество. Как трогательно. Как грустно.

— Отчего грустно? Что такое? Анна, Анна… или дело во мне?

— О… нет…

— Хочешь, чтобы я принадлежала только тебе одной? Не желаешь делить меня с Тимом? Так, да?

— Нет, уверяю тебя, ты тут ни при чем…

— А я думаю, при чем. В тебе говорит ревность. Ты обиделась и уезжаешь.

— Я уезжаю не оттого, что обиделась! — ответила Анна, уже сама разозлившись.

— Анна, будь великодушней. Тебе не хватает великодушия, не хватает благородства. На тебя это непохоже.

— Я нисколько не…

— Анна, ты не как тот благородный, уж не помню его имени, который уходит в снега?[142] Что за глупая идея пришла тебе в голову? Ты злишься, что теряешь меня? Ты не потеряла меня. Неужели воображаешь, что больше не сможешь дружить со всеми нами?..

— Гертруда… пожалуйста…

— Для чего уезжать? Это бред. Это что, назло? Питер — в Ирландию, ты — в Америку, или все с ума посходили? Ты возненавидишь Америку. Как бы то ни было, ты не едешь. Я не могу без тебя. Ты остаешься здесь, и точка.

— О, моя дорогая, дорогая моя…

— Ты обещала, что останешься… говорила, что никогда не покинешь меня…

— В наши дни до Америки рукой подать.

— Это подло с твоей стороны! Ты злая! Не держишь слово и понимаешь это! Я чувствовала себя так спокойно. Так уверенно. Думала, ты всегда будешь со мной.

— Мне необходимо уехать, — сказала Анна. — Прости.

— Но почему? Ты не можешь уехать. Я люблю тебя, мы все любим тебя. Здесь ты дома и одна из нас. Почему ты бежишь, чего боишься? Найдешь работу в Лондоне. Ведь помнишь, как мы собирались вершить добрые дела? Если хочешь заниматься социальными проблемами, я сама могу устроить тебя работать с женщинами из Азии. Здесь масса необходимых дел. Зачем для этого куда-то уезжать?

— Затем, что я человек религиозный, — ответила Анна, — и мне необходимо уединение.