Резкая и острая полемика была у меня со Сталиным. Он грубил, говорил мне, что я не понимаю ничего в кадрах, вредителей терплю, что подхалимов люблю, защищаю их. Я ничего не мог сделать в отношении Беленького, и его тогда все-таки арестовали.
Прошла неделя, вызывает меня Сталин, дает протокол допроса Беленького. «Вот смотри, – говорит, – признался во вредительстве. Ручался за него, вот читай!» Читаю и узнаю о невероятных вещах. Говорю Сталину: «Это невероятные вещи, таких вредительств даже и нет!» Сталин говорит: «Он же пишет, сам признался!»
Какой это удар был по мне! Черт его знает, думал я, что за человек этот Беленький, но мне все же не верилось. «Я тебе дал факты, – говорил Сталин, – вот смотри, ты же спорил, защищал его».
Такая же история повторилась в 1937 г. при аресте Одинцова – начальника Главсахара. С ним я работал в Ростове в 1926 г., где он был начальником земельного отдела. Выходец из крестьян, хороший, честный человек, имел большой практический опыт.
После него был арестован Гроссман – начальник жировой промышленности, уважаемый в наркомате человек.
Та же участь постигла моего заместителя Яглома. Он ранее был сторонником Томского, его правой рукой в ВЦСПС. После того как Томский покончил жизнь самоубийством, Яглом был переведен на хозяйственную работу, работал у меня. Способный человек, организатор хороший, я его поддерживал.
Емельянов – начальник Главстроя, пользовавшийся моим доверием, знающий дело работник, тоже был репрессирован.
По поводу ареста этих и некоторых других лиц проводились примерно такие же разговоры, как и в отношении Беленького. ГПУ требовало их ареста, я их защищал, Сталин настаивал, и их арестовали. Через некоторое время давали читать протоколы, где они признавали выдвинутые им обвинения. Этим Сталин доказывал мою слабость в отношении кадров.
Но, даже получая показания этих товарищей из рук Сталина, я не верил им, но не в силах был что-либо сделать.
Оглядываясь на прошлое, сейчас можно констатировать, что тогда обычные недостатки, аварии (а как им не быть, когда было плохое оборудование, не хватало квалифицированных кадров) объявлялись вредительством, в то время как сознательного вредительства, может быть, за редчайшим исключением, по существу и не было.
Но в то время разоблачение вредительства стало стилем работы, партийной практикой.
А.А. Сольц – старый большевик, член РСДРП с 1898 г. Его справедливо называли совестью партии. Будучи членом Президиума ЦКК партии и членом Верховного суда СССР, а затем занимая ответственные посты в Прокуратуре СССР, доказывал, что вредительства нет. Он рассматривал дела репрессированных и считал, что они неправильно привлечены к ответственности. По этому поводу он обращался и к Сталину. Через некоторое время Сольц исчез. Нам сказали, что у него психическое расстройство, и он помещен в психиатрическую больницу.
Только в 1961 г. я узнал истину о его судьбе. О ней рассказала Шатуновская, работавшая в КПК. Сольц на Хамовнической партийной конференции выступил с разоблачением Вышинского, говорил, что тот фабрикует дела, что вредительства в партии нет. Причем в своем выступлении Сольц о Сталине и ЦК не говорил. Конференция встретила его выступление в штыки, его обвинили в клеветничестве и прочем. После этого его под предлогом сумасшествия увезли в тюрьму, куда помещались такие «сумасшедшие» и где люди скоро действительно сходили с ума или умирали. Против Сольца решили не искать обвинения – вот его как сумасшедшего и изолировали: конечно это было сделано с ведома Сталина. Там он и умер в 1945 г.
При проведении репрессий Сталин помимо карательных органов опирался и на некоторых своих сподвижников, в частности на Маленкова. Маленков образованный инженер-электрик, культурный, сообразительный, умеющий иметь дело с людьми. Он никогда не грубил, вел себя скромно. Маленков очень боялся Сталина и, как говорится, готов был разбиться в лепешку, чтобы неукоснительно выполнить любые его указания. Это свойство Маленкова было использовано Сталиным в период репрессий, когда он посылал Маленкова на места.
Лишь немногим из тех, кто попал в поле зрения ГПУ, удалось избежать гибели. Среди таких «счастливчиков» был Иван Федорович Тевосян. О жизни этого человека следует сказать особо.
Тевосян был одним из самых интересных, толковых, принципиальных, твердых по характеру, талантливых людей. Я его знал, когда он был мальчиком лет пятнадцати. На Х съезде партии он и Фадеев, оба в возрасте 18 лет, были делегатами с решающим голосом. В нелегальных условиях Тевосян налаживал связи, привлекал молодежь на сторону партии. Он оставил в Баку о себе самое лучшее впечатление. Потом ушел учиться, окончил институт, стал металлургом.
Орджоникидзе его возвысил. Он стал начальником треста «Электросталь», большие успехи делал в работе. Орджоникидзе восхищался им, ценил его, в своих речах много раз о нем похвально говорил. Орджоникидзе умел находить талантливых людей.
По инициативе Орджоникидзе Тевосяна послали на фирму Круппа изучать производство высококачественных сталей у немцев. Он начал там работу с мастера цеха. Проявил большие способности. Немцы были поражены его знаниями, организаторскими способностями.
Тевосян вырос до наркома судостроения и много сделал хорошего на этом посту. Сталин был им доволен.
В 1939 г., когда Ежов и Берия уже несколько лет как косили руководящие кадры, они стали подкапываться под Тевосяна.
Перед этим Сталин вызвал в Москву Берию, и ЦК его назначил заместителем Ежова. Мы не понимали значения всего этого, но потом нам стало ясно, что это делается с перспективой на будущее – Сталин решил ликвидировать Ежова, как раньше Ягоду.
Как раз в это время Ежов представил материал против Тевосяна, которого обвинили во вредительстве какие-то арестованные инженеры.
Я как-то был у Сталина, и он мне говорит: «Вот на Тевосяна материал представили, верно или неверно? Жалко, хороший очень работник». – «Это невероятная вещь, – ответил я, – ты сам его знаешь, я его знаю, Серго его хорошо знал. Не может этого быть!» – «На него такие невероятные вещи пишут!» Затем, подумав, он предложил устроить очную ставку: «Ты участвуй в очной ставке, пускай Молотов еще будет, вот вам двоим поручается. А там будут присутствовать Ежов и еще работники ЧК».
Мы согласились и пошли в здание НКВД. Привели двух инженеров, лет по сорок – сорок пять, болезненных на вид, изнуренных, глаза у них прямо не смотрели, бегали по сторонам. Тевосян сидел и напряженно ждал.
Мы их спрашиваем, что они могут сказать о Тевосяне плохого. Отвечают: «Очень давно, когда он учился вместе с нами, мы жили в общежитии и плохо было со снабжением, мы как-то ходили за кипятком, и Тевосян критиковал и ругал советскую власть за то, что плохо поставлено дело снабжения. В общежитиях не было кипяченой воды и т. д., словом, ругал советскую власть».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});