Аль-Завила? Это ещё кто такой? И откуда в нем такая ненависть к моему отцу?
— Господин…
Возле меня стояли два человека, один из них показывал на крупный и явно болезненный фурункул. Я вскрыл нарыв, промыл, велел возобновлять припарки, такие же, как положил я, и уже приготовился отправиться в путь и вновь присоединиться к каравану, как подошли другие пациенты.
Я обработал несколько ран и дал указания, как лечить другие заболевания, в том числе прописал молотые кости ребенку, который, как мне сказали, страдал судорогами.
Я объяснил, что, по теории одного знаменитого врача, такие судороги вызывает недостаток кальция в организме. Меня выслушали из уважения, однако я знал, что сами они считали болезнь кознями злого духа.
Последний пациент попросил вытащить наконечник стрелы, который уже несколько дней сидел у него в руке. Рука была в плохом состоянии, но, когда я покончил с ним, у меня не было оснований сомневаться, что он выздоровеет без дополнительной помощи.
Мы тронулись, когда уже стемнело, и ехали быстро, торопясь присоединиться к каравану и остановиться на ночлег под его защитой.
В Кордове, обучаясь при мечети, я часто практиковался в хирургических операциях под руководством опытного врача. Было принято обучаться выполнять рассечения на арбузах, тыквах-горлянках, дынях или огурцах. Поверхностным рассечениям обучались на кожаных мешочках, наполненных жиром, наложению швов — на двух кусках тонкой кожи, мелкому насеканию — на коже, покрытой шерстью.
* * *
Казвин лежит у подножия гор Эльбурс; дороги из него ведут через эти горы в Табаристан и к берегам Каспийского моря. Город раскинулся не меньше, чем на милю. Он — главная твердыня против свирепых неверных из Дайламских гор.
— Завтра, — шепнул я Хатибу, — мы отправимся в Аламут, по приглашению или без него…
— Ни слова об этом, о могущественный, — предостерег Хатиб, — в этом городе много исмаилитов.
Двор караван-сарая был полон лошадей и верблюдов, поскольку только что прибыл ещё один караван — очевидно, свита какого-то важного лица, потому что и верблюды, и лошади были в богатых попонах, а вокруг стояло множество высоких, хорошо сложенных солдат. Это были крепкие бородатые люди с красивыми черными глазами, безукоризненно одетые и хорошо вооруженные; в каждом из них чувствовалась ловкость и сила. Наверняка отборные бойцы.
Однако они не походили на людей ни одного из виденных мною народов — ни на арабов, ни на персов, ни на турок.
— Хатиб! Кто они?
— Раджпуты, — ответил он, — из Хинда.
В главном зале караван-сарая суетились и шумели рабы, и нам с трудом удалось найти себе уголок. Хатиб сам устроил, почистил и накормил наших лошадей, а потом присоединился ко мне.
И вдруг отворилась дверь во внутренние покои, и из неё вышла девушка — девушка такой красоты и утонченного изящества, каких я никогда не видел.
Она была высокого роста, двигалась словно под какую-то неслышную музыку, темные глаза окаймляли ещё более темные ресницы, её губы… кожа была безукоризненна, волосы черны как вороново крыло.
Когда она вышла из двери, наши взгляды встретились, и она задержалась на миг, приподняв подбородок и чуть приоткрыв губы.
Поднявшись, я поклонился в пояс и указал на место рядом с собой. У неё от такой безрассудной смелости даже глаза широко открылись, а потом она прошла через расступившуюся толпу к стоявшему неподалеку столику, уже накрытому для нее.
Больше красавица на меня не смотрела.
Глава 50
Наши с ней столы стояли один напротив другого по разные стороны комнаты, и разделяло их расстояние едва ли в двадцать футов.
Ей прислуживала дюжина рабов, а позади нее, по углам стола, замерли двое солдат-раджпутов. На столе ожидало не менее двух дюжин блюд с яствами, превосходно приготовленными, судя по запахам.
С моей стороны был лишь один мой верный Хатиб, а на столе всего три блюда.
Она была без паранджи, ибо не в обычае женщин её народа закрывать лицо. На ней были обтягивающие шелковые шаровары ярко-желтого цвета и прилегающий лиф, или «чоли», из такой же ткани. Поверх этой одежды она набросила спускающийся с плеч темно-оранжевый плащ или халат. Сандалии её были искусно изготовлены из какого-то золотистого материала, на лодыжках надеты браслеты.
Посередине лба у неё выделялся «опавший лист», как его называют на санскрите, или «тика». У неё этот знак представлял действительно крохотный листик искуснейшей работы. Волосы были причесаны совершенно гладко, вдоль пробора шла тройная нитка жемчуга, на которой надо лбом, у корней волос, подвешено было украшение, состоящее из трех золотых цветков с крупным рубином в середине каждого, а с нижнего края свисал ряд каплевидных жемчужин.
Мой обед состоял из «кабаб-караза» — блюда из мяса, приготовленного с вишнями и выложенного на маленькие круглые арабские хлебцы, которые мне очень нравились, а также риса с кислым лимонным соусом и бобов в соусе «карри».
Контраст между моими тремя блюдами и двумя дюжинами яств, принесенных к её столу, как и между толпой слуг, подававших обед ей, и моим единственным слугой, показался мне забавным, и Хатибу тоже.
Забавные ситуации никогда не проходил мимо внимания старика. Вот и сейчас он начал прислуживать мне за столом с подчеркнутым изяществом, с жеманством, передразнивающим неестественные манеры евнухов, прислуживающих ей.
Он снял крышку с блюда с «кабабом», шумно втянул в себя воздух, приподняв при этом свои клочковатые седые брови, и обратился ко мне:
— О могущественнейший! Ты должен это попробовать! Это же амброзия! Нектар! Воплощенная мечта!
Продекламировав эту тираду, он положил на край моей тарелки крохотную порцию и отступил назад с ложкой в руке, ожидая моего одобрения.
Я изящно попробовал, произведя при этом сложнейшую работу: понюхал, попробовал на вкус, пожевал, нахмурив брови, потом закатил глаза и наконец блаженно улыбнулся:
— Превосходно, Хатиб! Превосходно!
Он продолжал подавать мне мой скромный обед, сопровождая каждое свое действие множеством восклицаний:
— О, какое мясо! Ах, что за плов! Да будет трижды благословен Аллах!
Лицо сидящей напротив девушки ничего не выражало. Если она что и заметила, то никак не показала.
— Вина, о господин? Подарок великого императора Византийцев! Самого Мануила! Вина?
— Вина, Хатиб!
Он налил вина, а я поймал беглый взгляд девушки, сидевшей напротив.
— Послушай, проповедник, — сказал я, отодвинув стакан и обратив к нему полный внимания взор, — ты человек зрелых лет, много странствовавший и многое познавший, человек великого здравомыслия и проницательности… скажи мне… где, в какой стране мира женщины наиболее красивы?