Особую популярность среди этих дружков и подружек приобрел собрат Бирс Валёр. Ему придумывают множество ласковых прозвищ, когда он появляется в тюремном дворе, через решетку ворот ему кидают подарки, ленты, записки и прочие мелочи; ему кричат, когда он проходит мимо, стараясь привлечь внимание, – мужчины предлагают выпивку и деньги, а женщины – все что угодно и даже больше. К его чести, собрат Бирс игнорирует эти дерзкие притязания. Полностью сосредоточенный на своем патриотическом долге, всегда собранный и преданный делу справедливости экспроприационистов, он не обращает внимания на выходки и причуды своих поклонников. К сожалению, нельзя сказать того же о народогвардейцах, многие из которых ведут торговлю сувенирами в виде обрывков веревки, остающихся у Чувствительницы Кокотты. Даже офицерские чины не брезгуют этой недостойной разновидностью коммерции…»
Уисс Валёр отложил донос, поместив его в точно надлежащее место на безукоризненно чистом и пустом письменном столе. Разумеется, Чечевичная Похлебка был прав. Торговля веревочными сувенирами неуместна, не соответствует армейскому духу и вообще неприемлема. И все же он почти сочувствовал предприимчивым народогвардейцам: солдаты могли наскрести на этом несколько лишних бикенов. Сходными оказались и нужды партии экспроприационистов, хотя они значительно превосходили по масштабу солдатские потребности. Денег требовалось много и желательно – без промедления. К счастью, их источник был всегда под рукой.
Вот уже несколько месяцев Уисс потихоньку заполнял «Гробницу» заключенными из числа Возвышенных, потому что большинство богатых людей позаботились припрятать значительные суммы, которые на самом деле являлись собственностью вонарского народа. Эти закосневшие в своем упорстве преступники отказывались открыть местонахождение ценностей и упрямо противостояли самым разнообразным способам убеждения. По сути дела, они были хуже воров. Эти враги народа заслуживали наказания как предатели. В соответствии с недавно принятым в Конгрессе постановлением наказание включало конфискацию всего состояния и имущества мошенников, вплоть до последнего стула. Уисс взял лист чистой бумаги и начал писать. Вскоре после этого рацион Кокотты стал еще богаче.
Послушный Народный Трибунал поддержал решение Комитета Народного Благоденствия. Дюжина поверхностных судебных разбирательств, проведенных и законченных в течение одного дня, привела к двенадцати молниеносным приговорам. Без проволочек они были приведены в исполнение. Холодным и суровым осенним утром группа из двенадцати обнаженных заключенных спотыкаясь вышла во двор «Гробницы» на встречу с Кокоттой.
Уисс Валёр вместе с отцом стоял на своем обычном месте у окна центральной башни, откуда мог видеть место казни и горожан, заполнивших улицу перед тюремными воротами. Толпа сегодня была необычно многочисленной и возбужденной, что не слишком удивило Уисса. Вонар еще не видел такого – дюжина Возвышенных, согнанных в кучу без всяких церемоний, словно это были простые крестьяне. От громких возгласов, энергичной жестикуляции, попыток пробраться к более удобному местечку толпа зрителей беспрестанно колыхалась. Те, кто оказывался далеко от ворот и кому было плохо видно – а таких в это утро оказалось немало, – вслух выражали свою обиду. Дружки и подружки Кокотты, как всегда в первых рядах, сегодня особенно выставляли себя напоказ. Несколько подружек украсили свои шляпы высокими прутиками с ответвлениями, проволокой и стеклянными бусами, подражая устройствам, установленным наверху Кокотты, и эти головные уборы вызвали шумное негодование тех, кому они закрывали обзор. Чтобы прекратить эти нападки, подружки и их собратья-мужчины запели комический гимн Кокотте на такой заразительный мотив, что толпа вскоре присоединилась к хору.
Уисс Валёр снизошел до улыбки. Повернувшись к отцу, он заметил:
– Сегодня мне не нужна твоя помощь, чтобы понять их настроение.
Хорл не скрывал, что ему вовсе не хочется здесь находиться. Во всем его облике сквозила удрученность. И в самом деле, слабый человек, он при виде публичных казней переживал шок и дурноту. Но его помощь была добровольной. Уисс не требовал присутствия отца, и старик был волен пребывать в ином месте, если хотел. Но Хорл предпочитал наблюдать Кокотту в действии, очевидно, рассматривая это зрелище как некое возмездие для себя. И всегда потом вид у него был трагический и уязвленный. Несомненно, с тайным упреком.
Знакомое раздражение захлестнуло Уисса.
– Они радостно возбуждены, даже горят энтузиазмом, ты согласен? – настойчиво спросил он. – Ты согласен?
Хорл вздрогнул от этого резкого вопроса, как от удара.
– Возможно. Ты приложил немало усилий, чтобы пробудить в них самые низменные стороны их натуры, – ответил он устало.
– Низменные? Я стремился взрастить в них патриотизм и, думаю, небезуспешно.
– Да, ты немало потрудился. Несколько недель ты бомбардировал население страны брошюрками и плакатами. Ты наставляешь Конгресс, вербуешь экспроприационистов, завоевываешь расположение Авангарда и Вонарской гвардии, собираешь вокруг себя преданных людей. Каждая написанная тобою фраза, каждое произнесенное слово рассчитаны на то, чтобы раздуть тлеющую классовую ненависть в жаркое пламя. Ты хорошо и честно потрудился, и об успехе твоих начинаний свидетельствуют лица людей – там, внизу.
– Недурная речь, отец. Мелодраматическая, неточная, иррациональная – в твоем обычном духе. Я, как всегда, высоко ценю твою преданность, понимание и поддержку. – На этот раз Уиссу не стоило труда сохранить кислую улыбку и самообладание. Как ни парадоксально, но эти предельно точные замечания отца смягчили его раздражение, ибо подтверждали существенную и радостную истину: шерринская толпа, как всегда, оказалась его верным другом и покорным рабом.
Хорл тяжело вздохнул и отвернулся. Уисс проследил за его взглядом. Там, внизу, отворилась дверь тюрьмы. Приговоренные и их тюремщики вышли во двор. Толпа всколыхнулась, вздохнула и попробовала нажать на решетку ворот. Послышалось шиканье, затем наступила тяжелая глубокая тишина.
Возвышенные, лишенные одежды, весьма напоминали своих слуг из простонародья. И в самом деле, в них не было ничего такого, что отличало бы их от простых смертных. Двенадцать человек – двое из титулованной знати – дрожали, вероятно, от холодного осеннего воздуха, касавшегося их голых тел, а вовсе не от страха. С неподвижными, лишенными выражения лицами они держались прямо и, видимо, с отвагой. Как-никак Возвышенные.
Когда заключенные приблизились к Кокотте, она непонятным образом распознала свою добычу. Крошечные молнии начали проскакивать между ее рогами, и сильные вибрации предвкушения пробежали по внутренним шипам. Даже Бирс Валёр, стоявший рядом и нашептывавший ласковые слова, в этот момент не осмелился к ней прикоснуться.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});