Почему на Берлинском конгрессе в 1878 году против России единым мощным фронтом стали титаны западноевропейской дипломатии — Андраши, Солсбери, Бисмарк, Дизраэли? Почему при всем различии интересов общая цель западных держав в прошлом и сегодня одна — не допустить в стратегическом районе Проливов и Средиземноморья образования крупного славянского православного государства с ярко выраженным самостоятельным национальным духом? Почему разрушение исторического государства Российского и потеря своей исторической ориентации немедленно стали бедой и сербов? Почему одинаковы механизмы разрушения России и Югославии и стратегия Запада в них: втягивание в свою орбиту отделившихся частей и категорическое противодействие объединению стержневых православных народов — разделенных русских, белорусов, сербов в едином государственном теле?
Не потому ли, что такие государства, практически моноэтнические и моноконфессиональные, избавившись от космополитической безрелигиозной основы, потенциально смогли бы возродить свою славянскую и православную ипостась? Россия — это потенциальная духовная и физическая мощь, а Сербия — форпост на Западе православного мира, поствизантийского пространства. Поэтому судьба Балкан ни в прошлом, ни в век «общечеловеческих ценностей» не решается самими балканскими народами. Балканы — конгломерат этносов и наций, разделенных не только государственными границами, но и конфессиональными барьерами, всегда были и местом сложных межгосударственных противоречий и межцивилизационного соперничества, о котором заговорили историки, поскольку «исследование вопроса о роли конфессий в формировании южнославянских наций важно не только для развития науки, но и для понимания процессов, происходящих в современном мире, особенно на Балканах»[491].
Тот факт, что против сербов, отнюдь не угрожавших ни одной из западноевропейских держав, под предлогом миротворческих усилий выступил весь Запад под эгидой США, а исламский мир проявил солидарность с боснийскими мусульманами (какую не проявляет в ближневосточных делах), побуждает сделать вывод, что происходящее сейчас вокруг России и на Балканах исполнено более глубокого смысла, чем обычное межгосударственное соперничество. Действия сторон несут в себе помимо конкретных целей особое историческое задание. Такое задание и смысл несли в себе каждое по-своему такие явления мировой истории, как крестовые походы, многовековой Дранг нах Остен латинского Запада, Ватикана и Речи Посполитой, а также испанская реконкиста, борьба Руси против татаро-монгольского ига или стояние против Флорентийской унии. Как подмечает директор Исторического института Сербской академии наук С. Терзич, в разных формулировках Т. Моммзен, Ж. де Местр, А. Тойнби указывают на противоборство духа Запада и духа Востока как цивилизованного и варварского миров, граница между которыми проходит по сербам[492].
Здесь сталкиваются цивилизации — православная, латинская и исламская — и представляющие их государства, связанные сложными системными узами, в борьбе за поствизантийское пространство, которое после распада России и разгрома сербов находится в состоянии национальной катастрофы, этнического неравновесия, стратегического упадка и смятения духовных и исторических ориентиров. Главная линия противостояния совпадает с западной и юго-западной границей территории исторического государства Российского — она проходит по СНГ и прямо окрашивает взаимоотношения между его членами. Поэтому будущий итог противоборства — это и будущее этой структуры, которую можно рассматривать и анализировать лишь в рамках общего течения мировой политики.
Православие, славяне и ислам
Мировой ислам переживает небывалый подъем. Его центры непрерывно развивались и накапливали духовный и интеллектуальный потенциал для ответов на вопросы бытия в XXI веке, его демографический и финансовый потенциал колоссально вырос и представлен сейчас нефтяными гигантами Ближнего Востока. Проявления глобальных геополитических и духовных устремлений разных групп государств исламской цивилизации не едины. Здесь играют роль вовлеченность тех или иных стран в различные современные стратегические узлы противоречий (арабо-израильский, ирано-иракский), согласие или противоречия с вездесущими США и Западной Европой, немалоокрашивающие политику исламских стран.
Воздействие оказывают и воспоминание об утраченном геополитическом господстве, исторические традиции большей или меньшей духовной и национальной терпимости, различный опыт взаимоотношений в государственности ислама и христианства.
Ислам зародился в арабском мире, в котором часть арабов уже приняла христианство и остается таковой. Историческим арабским завоеваниям, шедшим под знаменем ислама, а не под националистическим лозунгом, подверглись неарабские народы, которые исповедовали другую веру. Ислам был для арабов не религией в западноевропейском секулярном понимании Нового времени, а их сознанием картиной мира, образом жизни и в большей степени, чем этноцентризм, явился стержнем становления арабской нации. Арабская цивилизация как одно из крупнейших явлений мировой культуры после самоутверждения дала пример арабского халифата, который для своего времени явил невиданную на Западе религиозную и национальную терпимость и взаимодействие культур. Арабский исламский мир всегда имел некоторое количество христиан среди своих единоплеменников. И сейчас на территории арабских стран — в Ливане, Сирии, Египте, Палестине проживают арабы-христиане восточнохристианских церквей: копты, православные Александрийского, Антиохийского. Иерусалимского патриархатов, униаты-марониты.
Исламский и православный миры не являются абсолютными антиподами и могут конструктивно существовать в геополитическом равновесии. Россия сама имеет уникальный опыт конструктивного взаимодействия в государственной жизни мусульман и христиан. В Смутное время, когда «цивилизованная» Европа в лице поляковкатоликов бесчинствовала в кремлевских соборах, татарские старейшины еще помнили покорение Иваном Грозным Казани, но послали помощь средствами и людьми Минину и Пожарскому. Сама Россия не вела религиозных войн, в отличие от Европы, где кровавыми истреблениями между протестантами и католиками утверждался принцип Аугсбургского религиозного мира 1555 года — «чья власть, того и вера».
В XX веке во многих исламских государствах произошла либерализация сознания по западному образцу в период послевоенного соперничества за третий мир. В других, наиболее сильных своей исторической духовной традицией (Иран), либерально-западническая рационалистическая доктрина, агрессивно и самоуверенно крушившая исконные ценности, потерпела банкротство и привела на волне общественного протеста радикальные фундаменталистские силы. Так называемый «демоислам» представлен прозападной атлантической Турцией, а фундаменталистский ислам с сильным антизападным и антиамериканским акцентом проявляет себя в Иране, Афганистане и ваххабитской части таджиков. Но общее объективное условие для действий всех ветвей мирового ислама одно: физическое (расчлененность русского ядра), экономическое и военное ослабление и, главное, отказ от своего национально-религиозного лица не входящей в Запад огромной части мира — исторической России. Все это на фоне геополитической фрагментации православного мира, нарушения этнического и конфессионального равновесия на Балканах, раздробления сербов как силы с выраженным славянским самосознанием и православным духом. Это открывает возможность для мирового ислама обратить в сферу своего мощного как никогда влияния территории византийского пространства и ввести его в свою орбиту.
Столкновение православного мира и особенно славян с исламом в полной мере произошло в середине II тысячелетия после падения Константинополя и в ходе стремительного и жестокого завоевания османами Балкан, большей части Средиземноморья, Северной Африки. Турки, поздно приняв ислам, в меньшей степени усвоили глубину и многогранность культуры и государственной жизни арабского халифата. Под лозунгом «смерть неверным» они порабощали не только христиан, но и своих единоверцев — мусульман-арабов, — персов. Турецкие государственные идеи, среди прочего, всегда носили Я более этноцентрический и националистический характер. Когда и начале века младотурки и затем сменившие их кемалисты (не без помощи Англии) произвели революционные процессы в разваливающейся Османской империи, стало очевидным, что усвоенные западно-либеральные ценности и идеи секулярного общества весьма способствовали окончательному оформлению турецкого имперского» национализма, сочетающего пафос борьбы с неверными ислама с этноцентризмом западноевропейского типа. «Республиканская идея кемалистов соответствовала сначала французскому пониманию на ции, — признает X. Крамер, — потом превратилась в этнически осмысленную концепцию «единой и неделимой» нации, что осложняет не только совмещение идеи гражданского общества и европейской традиции с сознанием большинства турок, но и отношения с меньшинствами»[493].