Читать интересную книгу Девушка, которая взрывала воздушные замки - Стиг Ларссон

В своем летнем домике Микаэль появился впервые после рождественских праздников. Он открыл ставни, впустил свежий воздух и глотнул минеральной воды. Как и всегда, заканчивая работу, когда текст отправлялся в печать и ничего уже нельзя было изменить, он ощущал опустошенность.

Затем он целый час посвятил уборке: подмел, вытер пыль, вымыл душевую комнату, запустил холодильник, проверил, работает ли водопровод, и сменил постельное белье на спальной антресоли. Он сходил в продовольственный магазин и купил все необходимое для выходных. Потом включил кофеварку, уселся на веранде и закурил, ни о чем особо не думая.

Около пяти он отправился на пристань встречать Монику Фигуэролу.

— Я не думал, что тебе удастся освободиться, — сказал он, целуя ее в щеку.

— Я тоже не думала. Но я сказала Эдклинту как есть. В последние недели я работала почти круглосуточно, и от меня уже стало мало толку. Мне необходимо два свободных дня, чтобы зарядить аккумуляторы.

— В Сандхамне?

— Я не сообщила, куда собираюсь ехать, — ответила она с улыбкой.

Некоторое время Моника Фигуэрола разглядывала домик Микаэля, общей площадью в двадцать пять квадратных метров. Подвергнув критическому осмотру мини-кухню, душевую и спальную антресоль, она одобрительно кивнула. Пока Микаэль жарил бараньи отбивные в винном соусе и накрывал стол на веранде, она ополоснулась и надела тонкое летнее платье. Ели они молча, глядя на яхты, направляющиеся в сторону гостевой гавани Сандхамна или обратно, и выпили бутылку вина.

— Замечательный у тебя домик. Это сюда ты возишь всех своих подружек? — вдруг поинтересовалась Моника Фигуэрола.

— Не всех. Только главных.

— Эрика Бергер тут была?

— Много раз.

— А Лисбет Саландер?

— Она жила здесь несколько недель, когда я писал книгу о Веннерстрёме. И два года назад мы провели тут вместе Рождество.

— Значит, Бергер и Саландер обе играют в твоей жизни важную роль?

— Эрика — мой лучший друг. Мы дружим уже больше двадцати пяти лет. Лисбет — совсем другое дело. Она очень своеобразна, я никогда не встречал более асоциального человека. Можно сказать, что она произвела на меня большое впечатление при первой же встрече. Она мне нравится. И она мой друг.

— Ты ее жалеешь?

— Нет. То, что на нее навалилась масса дерьма, ее собственная заслуга. Но я испытываю к ней большую симпатию и чувствую в ней родственную душу.

— Но ты не влюблен ни в нее, ни в Бергер?

Он пожал плечами. Моника Фигуэрола посмотрела на запоздавший пароходик «Амиго 23», который с зажженными навигационными огнями протарахтел мимо моторной лодки, направляясь в гостевую гавань.

— Если очень хорошо к кому-то относиться — это проявление любви, то полагаю, что влюблен в нескольких человек, — сказал он.

— А теперь еще и в меня?

Микаэль кивнул. Моника Фигуэрола посмотрела на него, нахмурив брови.

— Тебя это беспокоит? — спросил он.

— То, что у тебя раньше были женщины? Нет. Но меня беспокоит то, что я никак не пойму, что между нами происходит. Я не думаю, что могу иметь отношения с парнем, который трахается налево и направо…

— Извиняться за свою жизнь я не намерен.

— А я, как мне кажется, не могу перед тобой устоять именно потому, что ты такой, какой есть. С тобой легко заниматься сексом, поскольку это не сопровождается никакими перебранками, и мне с тобой спокойно. Но все началось с того, что я поддалась какому-то безумному импульсу. Со мной такое бывает нечасто, и я ничего, собственно, не планировала. А теперь мы добрались до той стадии, когда я оказалась одной из девок, которых ты приглашаешь сюда.

Микаэль немного помолчал.

— Ты могла и не приезжать.

— Нет. Не могла. Дьявол, Микаэль…

— Я знаю.

— Я чувствую себя несчастной. Я не хочу в тебя влюбляться. Будет слишком больно, когда все это закончится.

— Я получил этот дом, когда отец умер и мама переехала домой в Норрланд.[58] Мы разделили так, что сестре досталась наша квартира, а мне — дом. Он у меня уже почти двадцать пять лет.

— Ага.

— За исключением нескольких случайных знакомых в начале восьмидесятых годов, здесь до тебя побывало ровным счетом пять женщин. Эрика, Лисбет и моя бывшая жена, с которой мы совместно существовали в восьмидесятых годах. Одна девушка, на которую у меня были очень серьезные виды в конце девяностых годов, и женщина, немного старше меня, с которой я познакомился два года назад и изредка встречаюсь. Там несколько особые обстоятельства…

— Вот как.

— Я держу этот дом для того, чтобы иметь возможность уехать из города и от всего отключиться. И почти всегда бываю здесь в одиночестве. Читаю книги, пишу, отдыхаю, сижу на пристани и смотрю на корабли. Это отнюдь не тайное любовное гнездышко холостяка.

Он встал и принес бутылку вина, которую поставил в тени перед дверью в дом.

— Я не собираюсь ничего обещать, — сказал он. — Мой брак распался из-за того, что мы с Эрикой не смогли держаться вдали друг от друга. Been there, done that, got the t-shirt.[59]

Он наполнил рюмки.

— Но ты самый интересный человек из встретившихся мне за очень долгое время. У меня такое ощущение, будто наши отношения стали серьезными в первый же день. Мне кажется, что я потерял голову уже тогда, когда ты подстерегла меня на моей лестнице. В те немногие ночи, которые я теперь сплю у себя дома, я просыпаюсь посреди ночи и хочу тебя. Не знаю, хочется ли мне постоянно быть вместе, но я смертельно боюсь тебя потерять.

Он посмотрел на нее.

— Ну и что же нам, по-твоему, делать?

— Давай обдумаем, — сказала Моника Фигуэрола. — Меня к тебе тоже чертовски тянет.

— Дело начинает приобретать серьезный оборот, — сказал Микаэль.

Она кивнула с ощущением внезапно нахлынувшей грусти. Потом они довольно долго просидели молча. Когда стемнело, они убрали со стола, зашли в дом и закрыли дверь.

В пятницу, за неделю до суда, Микаэль остановился у газетного киоска возле Шлюза и стал разглядывать утренние газеты. Генеральный директор и председатель правления «Свенска моргонпостен» Магнус Боргшё капитулировал и объявил о своем уходе. Купив газеты, Микаэль дошел до кафе «Ява» на Хурнсгатан и заказал себе поздний завтрак. Причиной своего внезапного ухода Боргшё называл семейные обстоятельства. Он не захотел комментировать утверждения о том, будто его уход как-то связан с увольнением Эрики Бергер, после того как он приказал ей замять сюжет о деятельности оптовой фирмы «Витавара АБ». Правда, в одном столбце сообщалось, что председатель Объединения шведских работодателей назначил комиссию по этике, которая занялась проверкой контактов шведских фирм с предприятиями Юго-Восточной Азии, использующими детский труд.

Микаэль Блумквист внезапно захохотал.

Потом он сложил газету, достал мобильный телефон «Эрикссон Т10» и позвонил «Той, с ТВ-4», оторвав ее от ланча.

— Привет, дорогая, — сказал Микаэль Блумквист. — Полагаю, ты по-прежнему откажешься как-нибудь вечерком прийти ко мне на свидание.

— Привет, Микаэль, — засмеялась «Та, с ТВ-4». — Сорри, но ты настолько не в моем вкусе, что дальше некуда. Правда, ты все равно довольно мил.

— Может, ты, по крайней мере, согласишься со мной сегодня поужинать, чтобы поговорить о работе?

— Что там у тебя наклевывается?

— Эрика Бергер два года назад заключала с тобой сделку по поводу Веннерстрёма. Получилось неплохо. Я хочу заключить с тобой аналогичную сделку.

— Рассказывай.

— Только после того, как мы договоримся об условиях. В точности как с Веннерстрёмом, мы опубликуем книгу вместе с тематическим номером журнала. Эта история получит большой резонанс. Я предлагаю тебе предварительно ознакомиться с материалом при условии, что ты не выдашь информацию до нашей публикации. На этот раз с публикацией особенно сложно, поскольку она должна выйти в определенный день.

— Каков объем материала?

— Больше, чем про Веннерстрёма, — сказал Микаэль Блумквист. — Тебе это интересно?

— Издеваешься? Где встретимся?

— Что ты скажешь о «Котелке Самира»? Эрика Бергер тоже придет.

— А что там за история с Бергер? Она вернулась в «Миллениум» после того, как ее выгнали из «СМП»?

— Ее не выгнали. Когда у них с Боргшё возникли разногласия, она тут же уволилась.

— Он, похоже, полный дебил.

— Да, — откликнулся Микаэль Блумквист.

Фредрик Клинтон слушал Верди через наушники. По большому счету музыка осталась единственным, что могло отвлечь его от аппарата диализа и нарастающей боли в крестце. Он слегка подпевал и, закрыв глаза, двигал в такт правой рукой, которая парила в воздухе и, казалось, жила собственной жизнью, отдельно от его разрушающегося тела.