Читать интересную книгу "Тюремный дневник. 5 лет спустя - Мария Валерьевна Бутина"

и, как потом оказалось, единственный погожий день этого штормового сезона. Не было ни дождя, ни торнадо, и мы благополучно добрались до аэропорта. Заключенных, как и всегда, в кандалах и наручниках завели в самолет и рассадили по местам. Раздался гул турбин, и он мягко оторвался от земли. Куда мы летели, я не знала, сколько займет перелет – тоже. Мне чертовски повезло, потому что я оказалась у окна иллюминатора и, глядя вниз, пыталась угадать, куда же мы можем направляться? Под нами растянулся ранее не виданный мною ландшафт: темно-зеленый лесной массив с черными реками, извивающимися, будто длинные змеи с блестящей на солнце чешуей. «Ага! Это же джунгли!» – подумала я.

Третий этап:

Флорида

Дальняя дорога

Я оказалась права. Под нами были джунгли огромного национального заповедника Окала. Один из самых больших сосновых массивов в мире растянулся на полторы тысячи километров в северной части самого южного штата в материковой части США – Флориды. Именно туда, на окраину национального парка, на частный закрытый аэродром близ городка Гринфилд, направлялся наш самолет. Аэродром использовался в двух случаях: для доставки самолетов с зэками, как мы, или для обслуживания дорогих частных суперджетов состоятельных господ, которые прилетели во Флориду позагорать на солнечных песчаных пляжах и развлечь себя серфингом на голубых волнах Мексиканского залива.

Самолет, приземлившись, подкатил к огромному ангару, и из него тут же высыпало с десяток вооруженных автоматами людей в военной форме. В иллюминатор были видны стоящие неподалеку несколько автобусов с тонированными стеклами. «Это за нами», – сразу догадалась я. Стекла затемняли, чтобы наши измученные лица и тюремные робы не смущали приехавших в солнечную Флориду туристов, потягивающих кола-колу из больших ярких стаканов, дабы охладить себя от испепеляющей жары летнего дня.

В салон самолета вошли две полные женщины с большими пачками листов – списков заключенных и стали по одному вызывать узников к выходу. Сперва по узкому коридору между пассажирских сидений пошли один за другим, шаркая ногами в кандалах, чернокожие мужчины с бородами и густой черной кудрявой шевелюрой. А за ними вызвали и меня, первую из женщин в самолете. Сердце снова ушло в пятки: «Господи, только не спецусловия, иначе снова в карцер? На дворе май, при наилучшем раскладе, с учетом вычета за примерное поведение, меня ждет пять месяцев до депортации. Еще 150 дней к 117, проведенным в одиночке, я не выдержу». Но делать было нечего, я кое-как вылезла из своего сиденья и, гремя цепями, поплелась к выходу, будто на казнь.

– Номер? – резко спросила меня женщина с листами.

– 364794, – ответила я.

– Статья?

– 371, заговор против Соединенных Штатов Америки, – оттараторила я.

– Все верно, – ответила женщина и улыбнулась.

Неужели, подумала я, на этот раз мою статью в документах указали правильно? Ведь до этого служба маршалов намеренно ошиблась в моих документах, указав в качестве статьи обвинения «шпионаж», и эта «ошибка» стоила мне пары недель особых условий – тюремного карцера. Впрочем, ошиблись они «случайно» и в дате моего рождения, а также в моей фамилии. Из-за этого недоразумения российские консулы никак не могли обнаружить моих перемещений по стране.

Я аккуратно, по-пингвиньи, спустилась по железному трапу во влажную флоридскую жару, прямиком в руки сотрудников Федерального бюро тюрем. Улыбчивые лица этих людей ярко контрастировали с суровыми гримасами маршалов, которые окружали меня в течение всего процесса этапирования. Меня снова обыскали, но уже не так грубо, как я привыкла, и проводили в автобус. Там, о чудо, уже сидели несколько женщин. На входе в автобус мне в руки сунули коричневую коробочку с сэндвичем. Это была первая еда за последние, наверное, 12 часов. Есть мне хотелось, но не так сильно, как пить, однако попросить я не решилась. Вдруг я заговорю, и они, услышав мой русский акцент, осознают свою ошибку и определят меня снова в отдельную камеру, изолировав от общества.

– Спасибо, – тихо сказала я, стараясь не выдать своего иностранного произношения, и заняла место у окна на железной лавке в середине салона. Оказалось, я была последней из моего самолета, кого здесь ждали. Остальных заключенных отправили дальше.

Автобус тронулся, и из окна я увидела шикарный вход в частный аэропорт, окруженный аккуратно постриженными кустиками и ярко-зеленой лужайкой. Через блестящие на солнце стеклянные двери туда-сюда шныряли носильщики багажа в белых футболках поло, помогая только что приземлившимся на частном самолете усталым богатеям с кожаными чемоданчиками на колесиках погружать поклажу в блестящие черные «мерседесы» класса люкс.

Мы отъехали от аэропорта, и следующие четыре часа я любовалась красотами вечнозеленых деревьев заповедника северной Флориды. Из окошка можно было, оставаясь невидимой для пассажиров проезжающих мимо автомобилей, разглядывать простых людей, весело болтающих в салонах маленьких ярких машинок. «Интересно, о чем говорят эти люди?» – думала я. Эти мысли хоть как-то помогали отвлечься от главного тревожащего меня в тот момент вопроса: что меня ждет в федеральной тюрьме и будет ли это новый подвальный карцер без окон. Честно сказать, я не хотела, чтобы мы поскорее приехали, лучше пусть дорога продлится подольше. Возможно, это был последний глоток относительной свободы и социума, который мне предстояло испить до погружения в беспросветный мрак карцера.

Заключенные в салоне разговорились и рассказывали друг другу про свой опыт пребывания в федеральных тюрьмах.

– Извините, – сказала я, немного осмелев, – а в этой тюрьме, куда мы направляемся, есть карцер?

Одна из заключенных, похожая скорей на пухлого мексиканского подростка с короткой стрижкой, чем на женщину, но самая опытная из всех, судя по уверенности речи и детальности рассказов, ответила на мой вопрос:

– Карцер? Не, это не карцер. Это называется ШУ (Special Housing Unit, SHU). Но тебе-то зачем? Ты вроде не буйная? Туда ж за драки отправляют, секс, наркоту и все такое. А с виду по тебе не скажешь… – недоверчиво смерила меня взглядом она.

– Нет, я просто так спрашиваю, – начала оправдываться я. Кажется, девушки не узнали меня, всемирно известную «русскую шпионку-соблазнительницу», и это незнание я хотела сохранить в неизменном виде.

– ШУ – это яма, детка, – продолжила она. Там подвал, короче, и ты туда не хочешь, так что лучше будь паинькой, не доставляй беспокойства надзирателям.

Беспокойства я никогда не доставляла, представить меня участницей потасовки или торгующей в тюрьме наркотой можно было тоже вряд ли. Но мой печальный опыт столкновения с самой справедливой в мире американской системой правосудия уже доказал мне, что для того, чтобы загреметь в тюрьму, а там – в спец-изолятор, нарушать закон