Не в одной только усадьбе консула можно насладиться приятным рассматриванием произведений природы, но и в самом доме его много находится редкостей, а именно: собрание насекомых, млекопитающих, птиц и гербариум, свидетели неусыпных занятий и обширных сведений его в натуральной истории. Собрание насекомых, хотя немногосложно, но достойно особенного любопытства, млекопитающие и птицы удивительны, а гербариум в своем роде единственный.
Сие собрание, плод токмо четырехмесячного путешествия по Бразилии, предпринятого консулом в исходе прошедшего года, и потому не отличается ни обширностью, ни богатством; прежние же плоды трудов своих по части натуральной истории г. Лангсдорф за год перед сим отправил в Европу. Библиотека состоит из книг, отборных по всем отраслям наук, жаль только, что она расположена в разных комнатах.
Дом консула необширен, но довольно вместителен и чист; архитектура оного проста, но приятна; расположение сообразно климату и хозяйственным выгодам; для каждого из живущих особая комната, коих восемь; зала соразмерна со зданием, но мала для генерального консула; окна закрываются ставнями, а рам и стекол нет, да и ненужно. В два часа пополудни позвали нас к обеду; кушанья было много и каждое приуготовлено по-европейски. Во время стола, по предложению хозяина, пили здравие императора Александра Павловича при 21-м выстреле из фальконетов; после того пили здравие наших капитанов, консула Лангсдорфа и проч.; вина были простые, но лучшей доброты. Обед продолжался до самого вечера, который застал нас с чашею в руках и в самых приятных разговорах, на чистосердечной откровенности основанных и известных более чувствительным путешественникам, нежели жителям большего света. Желая воспользоваться сумерками, мы ходили в плантацию и освежились в купальне. Кофейные деревья в это время были иллюминованы неподражаемым светом порхающих фосфорических бабочек и других насекомых, что составляло великолепное торжество природы.
Г. Лангсдорф забавлял нас плясками и песнями негров. На площади перед домом составили из дров пирамидальный костер, который в сумерки зажгли, и негры при сем освещении веселились по-своему. При первом взгляде на их пляску можно подумать, что это собрание веселящихся демонов; к таковой мысли немало содействовали черные лица и маленькие сверкающие глаза негров, а более пронзительный голос и необыкновенные их кривлянья.
Песни негров были на португальском языке, который они искажали своим произношением; в напевах отпечатан их первоначальный образ жизни и идолопоклонство. Пляска чрезвычайно отвратительна; прежде начатия оной все становятся в кружок, потом один выходит на средину и начинает петь и плясать, а другие присоединяют свои голоса по окончании куплета; между тем пляшущий старается неприметным образом подбежать к одному из стоящих в кругу и коленами своими сбивает его с места, которое потом сам занимает, а побежденный выходит на средину и то же делает; продолжают все попеременно, и в том состоит вся пляска, другие приемы им неизвестны; а посему кто хочет иметь понятие о пляске негров, тому стоит только взглянуть на оную – и довольно. Вместо музыки негры употребляют отрубок толстого дерева, внутри выдолбленный и с одного конца обтянутый телячьею кожею, по которой один ударяет кулаками, а другой, держа в руках маленькую корневую корзину, наполненную небольшими камешками, бьет по оной руками, от чего происходит несносный скрежет, и тем увеличивается звук музыки и визг негров.
Из проворства, легкости и разнообразных кривляний негров можно заключить о гибкости их членов и крепости мышц, а судя по их свежему и веселому виду, невозможно сомневаться, что г. Лангсдорф их хорошо содержит; он имеет 30 негров и 6 негритянок, каждому и каждой из них выдает рубашки и другое платье сообразно с климатом и снабжает обувью; в пищу производит маниок с фасолью и сушеное мясо, что составляет для них лакомое продовольствие; для помещения их выстроены порядочные избы; для женатых особые, а холостые живут по несколько человек в одной. Работа их состоит в очищении плантации и других ручных упражнениях, от коих в праздничные и воскресные дни дается свобода и владелец посылает их в церковь, которая, к сожалению, отстоит от Маниоки в восьми верстах. Наказания неграм г. Лангсдорф назначает по мере преступления самые умеренные и старается другими способами привести виновного в раскаяние; отличившихся поведением и усердных награждает выдачею малого количества денег и лучшею одеждою. Одним словом, консул обходится со своими неграми как отец с детьми и слывет за то антиком у других владельцев, которые, сколько мне известно, поступают с невольниками хуже, нежели со скотом, не выдают им одежды, кормят одним маниоком, не устраивают для них ни изб, ни сараев, кроме шалашей из древесных ветвей, гоняют на работу ежедневно, даже и в годовые праздники, а наказания за малейшие преступления назначают самые жестокие, отчего негры у них тощи, угрюмы и свирепы.
Хвала и честь г. Лансгдорфу! Его негры здоровы, веселы и кротки. После добровольной пляски, продолжавшейся до полуночи, они на другой день при восходе солнца с песнями вышли на работу, между тем как мы от одного только смотрения на пляшущих устали и в шесть часов утра едва поднялись с постели.
Нам надлежало возвратиться на шлюп. Гостеприимный хозяин не отпустил нас без обеда; а мы, чтобы не потерять прекрасного утра, отправились на гору в сопровождении штурмана Рубцова и натуралиста Ридля, которые живут у г. Лангсдорфа на жаловании. Дорога, по которой мы шли, довольно крута и извилиста; подыматься на гору было весьма трудно, особенно при солнечном зное; но чего не побеждает любопытство? В полтора часа отойдя 6 верст от Маниоки, очутились на высоте горы, откуда видели многочисленные усадьбы и прелестное местоположение; сама природа улыбалась пред нами и в то же время возбуждала в нас чувство сожаления о недостатке искусного живописца.
Мы возвратились к обеду, который кончился в 4 часа; лошади были готовы, и нам оставалось только проститься.
Какую чувствовали благодарность, расставаясь с почтеннейшим владельцем Маниоки, какую благодарность и сожаление изъявил он, прощаясь с нами, того невозможно выразить. По заведенному консулом обыкновению мы вписали имена свои в шнуровую книгу и расстались, запечатлев имя его в сердцах наших.
Обратный путь мы направили по прежней дороге, которая, впрочем, показалась нам гораздо короче и лучше, вероятно потому, что находящаяся на оной лужа в продолжение двух дней несколько иссохла, а еще более, кажется, потому, что мы были в веселом расположении духа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});