ГЛАВА 26
Крысиные детеныши рождаются голыми и беспомощными.
Там же
У тсарских покоев стояла стража, но при появлении Кастия тсецы даже не шелохнулись. Наоборот — старательно остекленели глазами, будто коридор внезапно утонул во тьме.
Впрочем, начальник хорьков не стал злоупотреблять доверием, постучал и дождался ответа.
Тсарь уже два дня как слег, и только Кастий знал: не оттого, что стало плохо, а чтобы не стало. Даже сына запретил к себе пускать, дабы лишний раз не тревожить изношенное сердце — в ближайшие несколько месяцев ему предстояло слишком много работы.
— Ну, с чем явился? — Витор уже знал, что услышит. Дурные вести начальник тайной стражи приносил с иным выражением лица, эдаким задумчиво-печальным: мол, и рад бы сказать что-нибудь хорошее, да куда ж против Сашия…
— Все готово, ваше величество. — Кастий непроизвольно перевел взгляд на висящую напротив кровати карту. В тсарском хранилище их было множество — и более красочных, и подробных до холмика, но Витор предпочел взять эту, прилагавшуюся к мирному договору с саврянами. Она не менялась уже семнадцать лет, хотя одно отличие с действительностью у нее было. Но такое маленькое и несущественное, что им вечно пренебрегали. — Ждем только вашего приказа.
— Вот он. — Витор протянул руку и вынул из щели между подушками свиток, еще не запечатанный.
Если приглядеться, то посреди Рыбки неподалеку от Йожыга можно было заметить дырочку от испачканного чернилами пера, в запале воткнутого тсарем во время обсуждения плана. Река была темно-синяя, чернила тоже, однако пятно притягивало Кастия, как убийцу — капелька крови, которую прочие считают просто грязью. Но он-то знает, что здесь произошло…
— Эй! На что ты там уставился? — Тсарь нетерпеливо тряхнул бумагой и бросил ее на прикроватный столик, где уже горела свеча и лежал красно-коричневый ломтик сургуча.
Начальник тайной стражи сморгнул, извинился за нерасторопность (проклятый недосып!) и поспешно развернул свиток.
Впрочем, для Кастия там новостей тоже не было, его интересовала только дата.
— Может, стоит перенести ее на пару дней вперед? — ненавязчиво намекнул он. — Или назад — гонец еще успеет…
— Нет.
— Савряне догадаются. Верхушка — так точно.
— Плевать, — жестко отрезал тсарь, растапливая сургуч. — В этот день они убили моего сына. Пусть знают, за что платят.
* * *
— Леваш!
— Мих! Какими судьбами?!
Батрак и лесоруб смачно обнялись. Со стороны это выглядело как схватка двух медведей — кто кого заломает.
— Да по тсарскому созыву, чтоб его! — Старые друзья наконец разлепились. — То палками махали, то вон камни да бревна возим, Йожыг латаем.
— А мы их для вас рубим! — хохотнул Леваш, поворачиваясь спиной, на которой висел в петлях огромный топор с изогнутой ручкой. Другой человек рад бы бросить такую дуру после трудового дня, но лесоруб привык к его немаленькому весу, как привыкают к тяжелым сапогам-грязеступам или тулупу. Леваш и двуручник когда-то так тягал, казавшийся полуторником за его широкими плечами. — Давно вы здесь?
— Третий день.
— И только сейчас встретились?! Ну молодцы-ы-ы! — укоризненно протянул лесоруб, хотя разминуться на длинной прибрежной порубке было немудрено: все завалено охапками веток, голоса забиваются стуком топоров и треском оседающих деревьев, а народу суетится несколько сотен.
— Так не разгибаемся с утра до вечера, куда там по сторонам глядеть! Садись, поговорим!
— Да я к реке за водой шел, — лесоруб показал пустой котелок, — парни там мои голодные сидят.
— Ничего, за лучинку не окочурятся! А хочешь — сюда их зови, в нашу похлебку воды дольем. Далеко стоите?
— Ща, может, докрикну. — Леваш повернулся к темноте, приложил руки ко рту и зычно заорал: — Эй! Робя! Айда сюда, тут угощают!
— А нам можно? — захохотали сразу от нескольких костров.
— А вам только за деньги! — не растерялся лесоруб.
— У-у-у, жлоб!
— От таковских слышу! К девкам в гости тоже с пустыми руками ходите?
Темнота не осталась в долгу:
— Тю, нашлась красота с бородой до живота!
— Такая сама платить должна!
— Девкам подарки не в руках, а в штанах носят!
— Гы-гы-гы!
— Ах-ха-ха!
Один зубоскал все-таки пришел, с бутылью вместо монет. Его с радостью приняли, как и подтянувшихся лесорубов. В костер подбросили дров, в котел не только долили воды, но и досыпали муки скалом.
Подошел один из тсецов-охранников, покрутился вокруг, неодобрительно зыркая на шумную компанию, однако крамолы не усмотрел и вернулся к своим.
— Ишь какие у вас браслетки знатные! — заметил Леваш, хватая друга за руку, чтоб разглядеть поближе.
— Тсарь одарил, — невесело хмыкнул Мих. — Вы тоже по приказу?
— Не, мы птицы вольные — по найму. А ты чего, весчанином заделался? Ну даешь!
— Батрачу помаленьку… Гляжу, и ты из Рыжих волков ушел?
— Да они через год после тебя и распались. Мавей с Дримом погибли, по дурости — в разбойничью засаду угодили, Сива без них заскучал и откололся, Лысый хворать часто стал, ну и я решил: побаловался, и хватит. Отец старый уже стал, пора было дело принимать. Во, познакомься с моими ребятами…
Леваш представил остальных лесорубов, Мих — весчан, зубоскал назвался сам. За такое дело тут же выпили, благо бутыль была не одна: покуда телеги разгружались в городе, Цыка успел сбегать на йожыгский рынок и прикупить чего надо. Мих с Колаем прикрывали — точнее, Мих прикрывал, работая за обоих, а Колай причитал, что вот заметят и всыплют всем троим!. Не заметили, и теперь Рыскин отчим, гордо выпятив грудь, хвастался, с каким трудом было добыто ими (изо всех сил намекая — по большей части им) это вино. Одновесчане только посмеивались.
— А я сегодня нашего мольца видел! — неожиданно вспомнил Цыка. — Страшный стал, зарос весь, я его еле узнал. Стоял на пароме у пристани, вокруг толпа, как на ярмарке. Повез, видать, саврянам свои проповеди.
Батраки гнусно захихикали, радуясь, будто кринку закваски соседу в сортир подлили.
— Так им и надо!
Объяснили лесорубам, в чем соль, те тоже посмеялись. Пару лучин Мих с Левашом наперебой вспоминали молодость, потом разговор потихоньку увял. Поговорить было о чем, но лучше б послушать — устали. Прочие костры один за другим превращались из желтых лепестков в алые пятнышки, народ засыпал. Ярко горели только сторожевые, но краям и у воды. Хольгин Пуп, травянистый остров ближе к ринтарскому берегу, казался мохнатой великаньей шапкой, оброненной в реку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});