Читать интересную книгу "Ложная память - Дин Кунц"

Два ужасных пожара, разделенных пятнадцатью годами, сделали доктора сиротой (если, конечно, не знать об отравленных пирожных). Первый, трагический инцидент, за который пришлось дорого заплатить изготовителю газового оборудования, и второй, устроенный вечно пьяным, свихнувшимся от пьянства убийцей, разнорабочим Эрлом Вентнором, который наконец-то умер в тюрьме два года назад, жестоко избитый своим соседом по камере.

Теперь, когда Ариман большим пальцем чиркнул колесиком на старомодной, снабженной кремнем зажигалке и лента из кассеты автоответчика загорелась, он задумался о том, насколько большую роль играл огонь в его собственной жизни и в жизни Марти. Ведь ее отец был самым прославленным пожарником за всю историю штата. Это тоже было у них общим.

Грустно. Исходя из последних событий, он вряд ли мог позволить их отношениям развиваться. А ведь он так рассчитывал на то, что он и эта прекрасная, любящая играть женщина могли бы в один прекрасный день сделать друг для друга нечто особенное.

Если бы он мог отыскать ее и ее мужа, то ему удалось бы активизировать их. Он отвел бы каждого из них в часовню сознания и выяснил, что еще они узнали о нем, кому могли разболтать то, что узнали. И, очень вероятно, удалось бы исправить причиненный ими вред, возобновить игру и довести ее до конца.

У него был номер их сотового телефона, но они знали, что он ему известен, и вряд ли бы стали в своем нынешнем параноидальном настроении отвечать на звонки. А он мог активизировать по телефону только одного за раз, таким образом тот, кто рядом, немедленно должен насторожиться. Слишком опасно.

Проблема заключалась в том, чтобы найти их. Они бежали, встревоженные и настороженные, и будут отсиживаться в укрытии до тех пор, пока утром не настанет время садиться в самолет, вылетающий в Нью-Мексико.

О том, чтобы подойти к ним в аэропорту, в посадочных воротах, не могло быть и речи. Даже если бы им и не удалось бежать, он не мог активизировать, опрашивать и инструктировать их на виду у публики.

Ну, а когда они окажутся в Нью-Мексико… Пожалуй, лучше всего будет, если они там останутся навсегда. Мертвыми.

Когда магнитная лента загорелась, испуская едкое химическое зловоние, доктор включил газ в камине. Свист, яркое пламя, и спустя две минуты от ленты не осталось ничего, кроме липкого потека на декоративном керамическом полене.

Доктор был в дурном настроении, и печаль не была главной составляющей этого настроения.

Игра потеряла всю свою прелесть. Он приложил к ней так много усилий, так тщательно разрабатывал стратегию, и вот теперь она скорее всего закончится вдали от побережья Малибу, которое он выбрал для ее финала.

Ему захотелось сжечь этот дом дотла.

И не злость была его главным побуждением к этому, и не отвращение к обстановке жилища. Дело в том, что для того, чтобы убедиться, что микрокассета с обвинениями Сьюзен была единственным свидетельством против него, которым располагали Марти и Дасти, ему пришлось бы потратить чуть ли не целый день и дюйм за дюймом обыскать дом. У него не было лишнего дня, и поэтому полностью сжечь дом было вернейшим способом защитить себя.

Пусть сообщения Сьюзен, записанного на ленте, было недостаточно для того, чтобы обличить его, даже предъявить ему обвинение. Но он, однако, относился к числу тех людей, которые никогда не идут на сделки с богом случайности.

Поджигать дом собственноручно было слишком опасно. Не исключено, что будет установлен поджог, а тогда может оказаться, что кто-то заметил, как он выходил из этого дома, и его опознают. Он выключил газовый камин.

Уходя из дома, он гасил свет в каждой комнате. У двери черного хода он сунул свой ключ под коврик. Следующему визитеру будет дано указание, где его искать.

Еще до утра он подожжет дом, но сделает это не собственными руками, а при помощи своего орудия. У него был запрограммированный кандидат, с которым легко связаться по телефону, который совершит этот поджог в то время, которое будет ему указано, но так и не вспомнит, как чиркнул спичкой.

Ветер все так же гремел в ночи.

Доктор предусмотрительно оставил свой автомобиль в трех кварталах. Направляясь к нему пешком, он попытался сложить хокку о ветре, но не добился успеха.

Проезжая мимо причудливого викторианского особнячка Родсов, он представил его охваченным огнем и снова попробовал воплотить свое представление в семнадцатисложном стихе, но слова ускользали от него.

Вместо этого он вспомнил строчки, которые спонтанно и так легко сложились в его сознании, когда, войдя в кабинет Марти, он увидел рабочие материалы, сложенные на ее столе.

Деловая синеглазая девчонка.Делает игры о хоббитах.Смерть ждет в Мордоре.

Он внес поправки в текст, желая отразить последние события:

Деловая синеглазая девчонка.Играет в детектива.Смерть ждет в Санта-Фе.

ГЛАВА 63

Хотя гостиничный номер был куда больше размером, чем камера в Сен-Квентине, и его многоцветная, даже чрезмерно вычурная раскраска ничуть не напоминала серые тюремные стены, тем не менее он вызывал какие-то весьма настойчивые ассоциации с тюрьмой. Вид ванны напомнил Марти о Сьюзен, сидевшей в темно-красной воде, несмотря на то что она так и не увидела свою подругу мертвой. Окна никогда не открывались, и воздух, накачиваемый в номер кондиционером, вызывал удушье, хотя термостат был установлен на очень слабый нагрев — уровень минимального комфорта. Марти чувствовала себя изолированной от всех и вся, преследуемой, почти загнанной в угол. Аутофобия, которая, начиная с девяти часов, почти не давала о себе знать, казалось, намеревалась вновь проявиться в виде мощного приступа боязни замкнутого пространства.

Нужно действовать. Действия, опирающиеся на разум, знания и моральную оценку, приносят разрешение большинству проблем. Так было написано на первой странице философии Улыбчивого Боба.

Они тоже действовали, хотя только время могло показать, обладали ли они достаточными знаниями и разумом, на которые могли бы опираться.

Прежде всего они внимательно просмотрели полученное от Роя Клостермана досье на Марка Аримана, обращая особое внимание на информацию, связанную с убийствами в семействе Пасторе и трагически-скандальным происшествием с дошкольниками в Нью-Мексико. В ксерокопиях газетных статей они нашли имена и составили список тех, кто претерпел страдания и в чьих страданиях можно было бы найти как улики преступления, так и их подтверждение.

Покончив с досье, Дасти при помощи имени «Раймонд Шоу» и хокку о листве ввел Марти в транс и привел ее в часовню сознания, но до того он произнес торжественное обещание, что оставит ее душу неизменной, а все ее недостатки — неприкосновенными. Марти эта клятва показалась очень забавной и трогательной.

Как и несколько часов назад, обращаясь к Скиту, он дал ей тщательно сформулированные инструкции. Она должна была забыть все, что когда-либо ей говорил Раймонд Шоу, забыть все связанные с насильственной смертью образы, которые Шоу внедрил в ее мысли, полностью освободиться от программы управления сознанием, которую заложил в нее Шоу, и также полностью освободиться от аутофобии. На сознательном уровне она не слышала ни слова из того, что он ей говорил, и потом не могла вспомнить, что происходило с нею после того, как он произнес активирующее имя и…

…Щелчок пальцев, и она проснулась, ощущая себя свободной и чистой, какой не чувствовала себя почти два дня. Надежда, ее старый друг, снова вернулась на свое место в душе. А проверка показала, что Раймонд Шоу больше не имеет над нею власти.

После этого Марти так же освободила Дасти, произнеся вслух имя «Виола Нарвилли» и прочитав хокку про цаплю. И вслед за щелчком пальцев он возвратился к ней.

После того как его прекрасные глаза очистились от транса, она поняла ужасающую тяжесть той ответственности, которую он взял на себя, активизировав программу Скита и давая ему инструкции. Какой благоговейный ужас испытывала она, когда ее муж оказался перед нею абсолютно беззащитным, когда самые потаенные глубины его сознания оказались в ее власти, доступные любой переделке. И насколько страшным и унизительным было понимание, что она раскрыла ему самые сокровенные глубины своего «я», оставалась абсолютно нагой и беспомощной, не имея никакой защиты, кроме полнейшего доверия.

После того как они убедились, что Дасти теперь тоже невозможно мгновенно взять под контроль, он воскликнул:

— Свобода!

— А будет еще лучше, — сказала она, — если, начиная с сегодняшнего дня, когда я буду просить тебя вынести мусор, ты будешь сразу же бросаться к ведру.

Дасти расхохотался, пожалуй, слишком заливисто для этой немудреной шутки.