В Алма-Ату его привело не только желание побывать на любимом празднике, но и дело: после состязаний устраивают обычно выводку лошадей, и завод поручил своему опытному тренеру прикупить, если приглянутся, несколько молодых маток.
Нарядный, в алой шелковой рубахе, в новом шикарном костюме, прикрыв голову неизменной черной кепкой, он сидел на трибунах в самом хорошем расположении духа, наблюдая традиционные национальные игры, вроде козлодрания или папах-оюну (отними папаху). Когда же начинались скачки, он, привлекая почтительное и завистливое внимание соседей, извлекал из футляра, висевшего у него на плече, длинную подзорную трубу. Анвар Захарович еще не совсем освоился со своим московским приобретением и, глянув в трубу, все двадцатикратно увеличивающую, всякий раз удивлялся и даже немножко вздрагивал — до того близко видны были лошади на поле, кажется, протяни руку — и дотронешься. Гордясь такой необыкновенной и дорогой (почти сто рублей стоит!) вещью, Анвар Захарович ни за что бы не признался, что для наблюдения за скачками его труба почти бесполезна — так все прыгает в объективе, никак не успеваешь настроиться и в поле зрения постоянно попадают разные не относящиеся к делу подробности: чье-то ухо и нос на трибунах, вспугнутые птицы в небе, развевающийся хвост лошади. Анвар Захарович изо всей силы прижимал трубу к глазу, силясь поймать в объективе скачку, и с облегчением опускал хитрое изобретение в футляр, когда заезд заканчивался.
Но тут как раз пошли в многоцветной грохочущей глыбе пятигорцы, за которых он болел, Анвар Захарович рванул трубу обратно и попал окуляром прямо на публику противоположного конца трибуны. Анвар чертыхнулся, но что-то, видно, заставило его в тот же миг забыть о скачке. Он даже встал, выискивая среди возбужденных болельщиков знакомое лицо.
Проворно, несмотря на грузность, Анвар Захарович, держа трубу у живота, как автомат, пробрался между скамеек, среди торчащих коленок и машущих рук, кинулся к выходу, чтобы по площади обогнуть здание ипподрома и войти на дальние трибуны через другие ворота. Сдерживая одышку, он протиснулся через людские массы и встал чуть сзади Милашевского почти вплотную к нему.
— Если не хочешь, можешь не узнавать меня, мальчик, — сказал он тихо и навел трубу на поле.
Саша непроизвольно отпрянул, оглянулся, и худое его лицо осветилось радостью. Он готов был броситься Анвару на шею, но вместо ожидаемого дружелюбия его встретил свирепый взгляд из-под круглых толстых бровей.
— Ты ушел от Али-Бека? — Анвар Захарович гневно дышал и не отвечал на приветствие. — Я в ногах у него валялся! — Сейчас он верил, что и в самом деле валялся.
Саша засмеялся, почти падая на Анвара, стиснул его вспотевшую шею.
— Нечего подлизываться! — брюзгливо заворчал Анвар. — Ты опять хочешь играть на моем сердце, как на фандыре? — Он силился отодрать Сашины руки.
— Что такое фандыр? Не знаю, — смеялся Саша, борясь с Анваром.
— Это двухструнная скрипка… значения не имеет. Я тебе не скрипка!
— Дорогой… мой дорогой! — Саша смущенно шмыгнул, разнял руки.
— Такой молодой, а уже негодяй! Инструмент мог испортить, а вещь ценная! — Анвар Захарович прятал трубу.
— Я — негодяй, да, но от Кантемирова я не ушел. — Саша увлек Анвара в сторонку. — Меня уже выпускают на манеж.
— Да? Уже артист? — Он и не доверял, и уже радовался за Сашу. — А почему здесь?
— Только на воскресенье, только. Вечером улетаю.
— Откуда деньги? Такой богатый? А?
— Сегодня я букмекер. — Саша понимал, какая реакция сейчас последует.
— Нет, ты в самом деле негодяй. — Анвар Захарович даже плюнул. — А какой жокей был! Нет, это я виноват, старая чувяка! Надо было везти тебя не в Москву в артисты определять, а к отцу и там помогать держать тебя, пока он тебя высечет.
Тут к ним стали приближаться, вывернувшись откуда-то из толпы, двое парней, вроде беспечно, но с угрожающим видом: им показалось, что Саша попал в затруднительное положение с частным вкладчиком.
— Потом объясню, — шепнул Саша. — Позвольте познакомить… — Он чуть запнулся. — Мои… соучастники. Богомаз, деятель, так сказать, искусства. А это Главбух, деятель счетно-финансового фронта.
Анвар Захарович руки не подал, но ругаться перестал. В нем заговорило природное благородство, которому прежде всего свойственна сдержанность. Это молодость горяча. Запутался мальчик, завлекла эта зараза — деньги. Он понимал, откуда вырвал его в то утро, на какой грани стоял тогда Саша. Вырвет и сейчас. Только бы не спугнуть.
— Все нормально, парни. — Саша ничуть не смутился. Он был даже ироничен. — Игроки вылетели в полном составе с мешками для денег. А тотализатор на этих состязаниях прикрыли… Скучно… Теперь вот… Как ты там выражаешься на своем профессиональном языке? — обратился он к Главбуху. Тот заискивающе подхихикнул:
— Сальдо с бульдой не сходятся.
Богомаз разъяснил популярно:
— Прокол. Задача-минимум — оправдать дорогу, проезд, жилье, шашлыки с коньяком, вот и вся бульда.
— Кто же вам будет оплачивать… шашлыки? — осторожно поинтересовался Анвар Захарович.
— Букмекерство, организация частных пари — гениально просто, — с наигранной бравадой ответил Саша, а Главбух добавил уже с подобострастием:
— Все на Сашиной феноменальной памяти зиждется.
Суть комбинации была столь же проста, сколь рискованна и противозаконна. Саша Милашевский, Богомаз, Главбух и Демагог, который временно сейчас отсутствовал, занятый по Сашиному заданию служебными делами возле конюшен, получали с болельщиков, желавших заключать взаимные пари, но лишенных этой радости из-за закрытия тотализатора, деньги в обычном порядке — по рублю, а расплачивались по заранее обусловленной таксе — в трехкратном размере, ни больше ни меньше. Все вершилось на джентльменских началах, запись делалась только одна — заказанной комбинации. У Саши была неплохая память на лица. Роли распределялись так: Главбух получал деньги, Богомаз вербовал публику, Саша стоял рядом, будто бы непричастный, а сам внимательно следил за тем, от кого и какие принимаются ставки. Демагог выуживал сведения у конюхов.
— Вас мы берем в свою компанию, Анвар Захарович, в интересах безопасности предприятия. — Саша заговорщицки подмигнул и наступил ему незаметно на ногу: — Стойте в сторонке и наблюдайте.
— На шухере, значит, — пояснил Богомаз.
Саша снова прищурил один глаз, Анвар уловил на его лице лукавую ухмылку.
Вот так вышло, что знаменитость и гордость Северного Кавказа стал соучастником подсудного дела. «А не позвать ли просто-напросто милицию?» — мелькнула у него мысль. Но Анвар Захарович старался сдерживать себя и только пыхтел от негодования.