Читать интересную книгу Великая Скифия - Полупуднев Виталий Максимович

Кругом раздался возмущенный ропот. Дамасикл с трудом сдерживал охватившее его волнение. Его ноздри вздрагивали, грудь вздымалась от порывистого дыхания. Ему не верилось в измену своего фаворита. Будин – другое дело. Это воин, видевший свободу. Но изнеженный «вскормленник», похожий на девушку, едва ли мог решиться на тайное и опасное дело. Неожиданное выступление Херемона прозвучало громким скандалом.

– Надо спросить Будина – шепнул секретарь на ухо Минию, – знал ли он об измене Ханака?.. Ведь Фракиец отрицает участие Ханака в заговоре!

– А мне кажется, что он подтверждает виновность твоего раба.

Будина подтащили к трибуне, оставляя на полу полосу крови. Бросили, как мешок.

– Подлый изменник! – обратился к нему Миний. – Знал ли ты об измене Ханака? Сговаривался ли с ним?

– Сам не изменял и не знал ничего плохого о Ханаке, – прохрипел Будин и не узнал своего голоса.

Казалось, вместо него говорил кто-то другой.

Ввели Ханака. Запыхавшиеся воины сообщили, что еле нашли его около портовых складов. Раб, как видно, пытался бежать из города.

– Так это ты готовил полису погибель? – спросил Мини. – Как ты делал это? Скажи, кто тобою руководил, и назови имена своих сообщников?

Юноша быстро оглядел лица судей и всех присутствующих. Ни тени сочувствия не прочел он в раскаленных злобою взглядах. Более того, они сулили ему лишь страшные пытки и смерть.

Он вздрогнул, увидев на полу своих товарищей, искалеченных, с нечеловеческим выражением в широко раскрытых или бессильно потухающих глазах. Понял, что ни о какой пощаде не может быть и речи. Никакие признания не смягчат его участи, даже если он назовет имя Вастака и укажет старый склад, где тот спрятался. Наоборот, признание лишь разожжет жестокость мучителей и удлинит пытку. Страшно было смотреть на каменный столб, измазанный кровью, на жаровню, полную пылающих углей, на зубчатые колеса в углу. Истязаний Ханак боялся больше, чем смерти. И сразу решил ускорить развязку.

Он выпрямился, презрительная и дерзкая улыбка искривила его рот. Смело, с издевкой оглядел владык города, стоящих на трибуне, остановил взор на Будине. Их глаза встретились.

– Мой бедный и глупый друг! – произнес Ханак. – Ты один пострадал напрасно!

– Отвечай на вопрос! – залаял, задыхаясь, Херемон. – Расскажи, как ты дурачил своего близорукого господина! Как под его крылышком предавал полис!.. Кто тебе платил за измену?..

– Приступить к пытке! – приказал Миний, считая, что раб решил молчать.

Услышав этот страшный приказ, Ханак побледнел, но глаза его ярко вспыхнули. Он был очень хорош в эту минуту. Вся женственность мгновенно исчезла.

– Настоящий мужчина, воин! – прошептал запекшимися губами Будин, восхищенный смелостью, с которой держался молодой раб.

– Подождите! – ясным и звучным голосом произнес Ханак, жестом руки останавливая кинувшегося к нему Бабона. – Я хочу говорить!

– Говори!

Бабон почувствовал, что мурашки поползли по его спине. Если выяснится, что он когда-то скрыл ночные похождения молодого раба, то ему, как бывшему начальнику дозорной группы воинов, несдобровать. Он многозначительно посмотрел на Дамасикла. Тот походил на гипсовую статую. По лбу текли струйки липкого пота. Секретарь ответил на взгляд хабейца неуловимым для других жестом. Бабон понял, что от него требуется, и стал за спиною юноши.

– Да, – заявил Ханак, – это я доставлял сведения Палаку! Это я помогал похитить Деву таврским воинам и очень жалею, что похищение не удалось!

Рев ярости и возмущения был ответом на его слова. Громче всех кричал Бабон. Раба разорвали бы на часта, если бы Миний не остановил сограждан криками и ругательствами.

– Это я, – продолжал обвиняемый, дерзко усмехаясь, – посоветовал кое-кому бросать в огонь амфоры с горючим маслом, когда скифы хотели сжечь ворота города!.. Поджог хлебных складов – дело моих рук! С завтрашнего дня вы будете подыхать с голоду!.. Я презираю и ненавижу вас, эллины, и плюю на богов ваших!

И, плюнув в сторону трибуны, он дерзко, вызывающе расхохотался. Это послужило сигналом. Все бросились на дерзкого раба, словно волчья стая на затравленного сайгака.

– Стойте! Не трогайте его, он еще не все сказал! – вскричал Миний, спрыгнув с трибуны. – Самого главного он не сказал нам! Прочь!

Но его не послушали. Бабон ударил юношу кинжалом в спину. Тот упал и сразу же был смят десятками ног. Захрустели кости. Дамасикл вытер лоб рукавом.

Когда люди отхлынули во все стороны, оставляя на полу влажные отпечатки ног, Будин увидел, что на обезображенном, расплюснутом трупе юноши продолжал плясать Херемон, вскрикивая как бесноватый. Его сапоги были в крови до самых завязок. Полы плаща он поддерживал костлявыми пальцами. Что-то страшное отражалось на его искаженном судорогой лице. Он выглядел кровожадным духом подземного мира.

Будин в ужасе закрыл глаза. Миний продолжал осыпать всех площадной бранью, раздосадованный, что допрос остался неоконченным, а рабу-предателю дали слишком легко умереть. Он хорошо понимал, что не женственный юноша был главарем рабского заговора, что личность подлинного вдохновителя и организатора заговорщиков осталась неизвестной.

Дамасикл пришел в себя и вздохнул облегченно. На Херемона он поглядел с плохо скрытой ненавистью.

7

После пожара херсонесцы лишились большей части своих хлебных запасов. Призрак голода стал страшной действительностью.

Кто имел хлеб в зерновых ямах, тот тайком подкармливался. Но это касалось лишь богатых горожан. Беднота голодала по-настоящему. Не было хлеба, не стало рыбы. Сами херсонесцы рыбной ловлей почти не занимались. Рыбачили тавры, жившие в береговых селениях, сейчас занятых скифами. Да и время для рыбной ловли миновало. В городе сохранились остатки мелкой рыбешки, посоленной в цементных ваннах. Рыба эта протухла и издавала зловоние. Ее использовали на корм для рабов полиса. Греки же, более разборчивые в еде, несмотря на тяжелое положение, не думали потреблять столь низкокачественный продукт.

Сейчас магистраты вспомнили об этих рыбных ресурсах и наложили на них руку.

Отныне рабы стали получать одну треть своего рыбного пайка в виде бесформенной разложившейся массы. Более сохранившуюся соленую хамсу отбирали, прополаскивали водою, и она шла на раздачу голодающим гражданам.

Всем, кто носил оружие и находился на стенах города, выдавали, кроме того, по одной пшеничной лепешке в день.

Гекатей половину своего хлебного рациона приносил домой, где лежала в постели совсем ослабевшая мать.

– Ей нужно молоко, – с горечью говорил сын отцу, – разве она может питаться хамсой и грубой лепешкой из несеяной муки!

Скимн пожимал плечами и доставал из-под складок грязной хламиды тоже кусок лепешки.

– А ты, старый сфинкс, смотри, – предупреждал он Керкета угрожающим тоном, – не вздумай набивать свое брюхо этим хлебом!

Керкет угодливо, по-собачьи вскидывал на хозяина глаза, заросшие дурным мясом. Раб питался остатками отрубей, спрятанных во дворе. Он выбирал из отрубей мышиный кал, заваривал их горячей водою и, посолив, крошил туда лук, после чего с жадностью съедал это кушанье.

Хозяйку он жалел и не посягал на ссохшиеся куски лепешек, что приносили ей муж и сын. Делия почти ничего не ела. Она лишь внимательно следила за тем, как раб делал тюрю и кормил ею Филению. Девочка ела с жадностью, но спустя полчаса опять начинала просить есть. Когда прибегал Левкий, похудевший, но живой и возбужденный, больная слушала его торопливые рассказы и кормила куском сухой лепешки и соленой рыбой.

И все же находила возможным откладывать кое-что в глиняный пифос, стоявший за кроватью у изголовья.

– Я все равно умру, – говорила она рабу слабым голосом, – здесь же я накопила кусочки для детей. Ты должен будешь делить их так, чтобы дети выдержали как можно дольше. Может быть, они еще дождутся конца осады.

Но вот мужчины стали приходить все более усталыми, голодными и злыми. Они уже не приносили лепешек, а высыпали на деревянное блюдо по горсти горелого зерна, смешанного с золою. Это были остатки сгоревших запасов пшеницы, экономно распределяемые между защитниками города.