Меньшиков видел, как трассы вонзались в левый мотор. Из него вырвались языки пламени, повалил черный дым. Бомбардировщик сильно накренился и, словно в предсмертном прощании, качнув крылом, сорвался вниз.
— Истребители слева!
Бросок влево. Справа, как молния, сверкнула трасса. Запоздай Меньшиков на долю секунды — она пронзила бы бомбардировщик
А небо перечеркнул уже второй черный след. И не было ни времени, ни возможности взглянуть, чей упал самолет — наш или фашистский.
Бомбардировщик то и дело содрогался от стрельбы Пикалова и от вражеских снарядов, которые все чаще стегали по крыльям, фюзеляжу. Пока экипажу везло: снаряды миновали жизненно важные центры, но долго так продолжаться не могло.
Звено капитана Цветова отражало атаки более удачно: Меньшиков увидел, как пара «мессершмиттов», пикировавшая на нее, попала в перекрестье трех трасс; ведущий тут же вспыхнул и, не выходя из пикирования, пронесся мимо, к волнам Черного моря. Первый сбитый враг! Меньшиков готов был кричать от радости: значит, можно сбивать вражеские истребители, и горят они не хуже бомбардировщиков.
Второй Me-109 не рискнул продолжать один атаку и поспешил пристроиться к другой группе.
На какое-то мгновение наступила передышка, и майор, воспользовавшись ею, повел своих ведомых дальше в море, к родной стороне.
— «Мессеры» снизу справа! — крикнул Пикалов.
Очень уж короткая передышка… Нет, фашистов не остановила гибель одного пилота, они стали атаковать еще яростнее, снизу и сверху обрушились на флагмана: трассы распарывали воздух со всех сторон, куда бы ни метнулся бомбардировщик. И одна из них, длинная и тяжелая, гулко хлестнула по правому мотору. Бомбардировщик дернулся, стал крениться вправо. Запах горелого масла наполнял кабину; черная, пока еще жидкая струйка дыма затрепыхалась под капотом.
Рука Меньшикова машинально перекрыла топливный кран правого мотора, чтобы он не вспыхнул. Лопасти винта замедлили вращение и остановились совсем. Давление на левую ногу уменьшилось, Меньшиков осторожно и плавно вывел самолет из крена. Вывел и на какое-то время оцепенел: слева крыло в крыло летел «мессершмитт». Сквозь фонарь кабины хорошо просматривалось упитанное белобрысое лицо. Немец встретился с недоуменным взглядом советского летчика, победоносно улыбнулся, потом скорчил грустную мину и полоснул себя ладонью по горлу — все, мол, крышка тебе. Ему было лет сорок, фюзеляж истребителя испещрен крестиками — счет сбитых самолетов. Ас! Держится в мертвой зоне, ни штурману его не достать из пулемета, ни стрелку-радисту. Не могли прийти на помощь и ведомые — бомбардировщик закрывал истребитель своим корпусом.
Фашист все учел, все рассчитал и настолько увлекся психологическим воздействием, что не заметил, как снизу ему под брюхо поднырнул бомбардировщик. Сверкнула трасса и пропорола его от хвоста до мотора. Меньшиков увидел это лишь тогда, когда истребитель свалился на крыло и, перевернувшись, заштопорил вниз. На хвосте бомбардировщика, сбившего истребитель, мелькнула цифра «12». «Туманов!» Появлением его Меньшиков был удивлен не менее, чем пристроившимся истребителем. Как Туманов так быстро здесь оказался?… Хотя не Туманов прилетел быстро, а бомбардировщик Меньшикова на одном моторе тянул медленно…
— Командир, снизу сзади два… — Пикалов не уточнил, что именно, и так было ясно — «мессершмитты».
Ниже летел Туманов. По логике вещей, атакуют его. Как ему помочь?
Но Туманов уже сам принял меры: его бомбардировщик, скользнув на крыло, стремительно понесся вниз, заставляя преследователей круто ломать линию. Там несколько выше летела еще пара бомбардировщиков. «Цветов и Гордецкий», — догадался Меньшиков. Туманов направился к ним. Самолет его из крутого снижения перешел в энергичный, прямо-таки истребительский боевой разворот. С бомбардировщиков Цветова и Гордецкого ударили пулеметы, стараясь отсечь истребителей.
Снова рядом прочертили трассы — и снова, кажется, пронесло. Пронесло… Только следом летели уже не два ведомых, а один. Может, второй пристроился к звену Цветова или к отставшей паре Колесникова?… Нет, Цветов летел вдвоем с Гордецким. Пары Колесникова не видно нигде…
Майор переключился на внешнюю связь, нажал на кнопку микрофона:
— Ноль пятый, вызываю на связь… Ноль пятый… Но эфир безмолвствовал. Никто не ожидал, что так получится. Все были на внутренней связи.
И снова пулеметная дробь, огонь, удушье пороховой гари.
Когда Меньшиков вывел бомбардировщик из снижения, взору его открылась еще одна печальная картина: от пары бомбардировщиков Цветова, зажатой со всех сторон «мессершмиттами», отвалил ведомый и, оставляя траурный шлейф, понесся к водам Черного моря. Вдогонку за ним устремились два истребителя, поливая его огненными струями.
«Туманов!» — обожгла Меньшикова мысль. Он неотрывно смотрел за падающим самолетом в надежде, что члены экипажа покинут его. Бомбардировщик уже не отстреливался — либо стрелок-радист убит, либо кончились патроны. Но когда истребители стали выходить из атаки, блистер[33] вдруг ожил, плеснул очередью, да так метко, что первый истребитель густо задымил, круто полез было ввысь и тут же свалился на крыло.
Подбитый бомбардировщик был уже метрах в трехстах от воды, когда от него отделилась одна фигурка, затем другая. Похоже было, что прыгали они из нижних люков. Значит, стрелок-радист и штурман. Вспыхнули два белых купола. Только два…
Белые брызги взметнулись вверх, и бомбардировщик исчез в пучине, оставив лишь черный след в небе.
Парашютисты спускались медленно, и истребители продолжали кружить над ними, стреляя короткими очередями. У Меньшикова сердце разрывалось от жалости, особенно к Туманову. Юный голубоглазый лейтенант, всегда задумчивый и печальный, стоял в его воображении. С первого дня знакомства он вызвал у майора симпатию — стройный, тактичный, умный, а на лице его, добром и открытом, лежал какой-то странный отпечаток душевной тоски, одиночества…
Пикалов бил по «мессершмиттам» короткими очередями — видимо, кончались снаряды, — а истребителей становилось все больше, и они заслонили все остальное. Трассы пуль сверкали слева и справа, снизу и сверху; Меньшиков сам удивлялся, как ему еще удается маневрировать и уклоняться от атак.
Пулемет Пикалова смолк. Кончились патроны. Вот теперь «мессершмиттам» никто и ничто не помешает разделаться с подбитым бомбардировщиком. Зина может и не узнать, как все случилось. Трудно ей будет одной растить и воспитывать дочурку…
Снизу вперед выскочила пара истребителей. Штурман тоже не стрелял — у него снаряды кончились раньше, — и в этот миг непонятно откуда в сторону истребителей метнулась красная комета. Одна, вторая… Истребители круто отвалили в сторону, и — о чудо! — атаки прекратились. Меньшиков недоумевал: что это за новое оружие и кто вел огонь?
— А ведь драпанули, командир! — весело крикнул Пикалов. — Не иначе, ракеты наши приняли за крупнокалиберные снаряды.
Так вот в чем дело! Меньшиков грустно усмехнулся над собой, а душа у него ушла в пятки.
3
…Активно в эти дни действовала советская авиация, помогая наземным войскам.
(Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945)
На посадку бомбардировщики заходили с ходу. Меньшиков шарил взглядом по аэродрому, отыскивая приземлившиеся самолеты, не укрытые еще маскировочными сетями. Один бомбардировщик стоял в конце взлетно-посадочной полосы, около него сгрудились люди, подъехали санитарная и пожарная машины. Второй подруливал к командно-диспетчерскому пункту. Цветов. Там его стоянка. Третий самолет члены экипажа укрывали маскировочными сетями. Остальные, возможно, еще не сели.
Взгляд Меньшикова случайно упал на дорогу, ведущую в гарнизон, и задержался на ней: к аэродрому приближалась толпа женщин — жены летчиков спешили узнать о своих мужьях. Не одна из них умоется сегодня слезами… Может, и Зинушка среди них? Не должна бы, она понятливая — жене командира, даже если что случится, не резон выставлять напоказ свое горе, которое угнетающе действует на других… Хотя не так-то просто подчинить чувства разуму. Разве хватит у нее терпения томиться в неизвестности?