со свойственной Вустерам твердостью преодолел все препятствия. В избытке запасся спиртным, бутылка с которым была припрятана в моей комнате, в ящике туалетного стола. Кроме того, я убедился, что около часа дня кувшин, должным образом наполненный соком, будет стоять на полке в буфетной. Взять его с полки, прокрасться к себе в комнату, влить джину и в нужное время, к дневной трапезе, вернуть на место – задача, несомненно, требующая ловкости, но отнюдь не обременительная.
Испытывая удовольствие сродни тому, с каким припасаешь лакомство для ребенка, заслуживающего поощрения, я допил чай и устроился поудобнее в подушках, чтобы хорошенько отдохнуть. Когда предстоит серьезная мужская работа и голова должна быть ясной, нет ничего лучше, как еще немного вздремнуть.
Спустившись вниз эдак через час, я убедился, что был трижды прав, когда разрабатывал свой блистательный план по оживлению Гасси. С этим дуралеем я столкнулся на лужайке и с первого взгляда понял, что ему как воздух необходимо стимулирующее средство мгновенного действия. В то утро, как я уже упоминал, солнце своими лучами золотило окружающий мир, птички щебетали и все в природе сияло улыбкой. Все, кроме Гасси Финк-Ноттла. Он ходил кругами по лужайке и бормотал себе под нос, что не хотел бы злоупотреблять вниманием почтеннейшей аудитории, однако, пользуясь столь благоприятным случаем, чувствует себя обязанным сказать несколько слов.
– А-а, Гасси, – проговорил я, останавливая его, ибо он собирался начать новый круг. – Чудесное утро, правда?
Даже не знай я заранее, что бедный придурок сам не свой, я тотчас бы все понял по той грубости, с какой он послал к черту чудесное утро. Я немедленно приступил к выполнению нелегкой задачи: вернуть румянец на щеки злосчастного тритономана.
– Послушай, Гасси, я принес тебе хорошие вести. Он взглянул на меня с внезапно пробудившимся живым интересом.
– Сгорела школа в Маркет-Снодсбери?
– С чего ты взял?
– Разразилась эпидемия свинки? Или началась корь, и школу закрыли?
– Да нет же, нет.
– Тогда что ты мелешь про хорошие вести?
Я попытался его успокоить.
– Гасси, не стоит делать из всего трагедию. Зачем так убиваться из-за такого пустяка, как вручение призов в школе?
– По-твоему, это пустяк? Как ты не понимаешь, я целыми днями мучаюсь, сочиняя свою речь, и ничего не могу придумать, кроме одной фразы о том, что не хотел бы злоупотреблять вниманием почтеннейшей аудитории. Я прохронометрировал свою речь, она занимает пять секунд. Черт подери, Берти, что я должен говорить? Что, например, говоришь ты, когда вручаешь призы?
Я задумался. Однажды, еще в начальной школе я получил приз за отличное знание Библии, и предполагалось, что вся подноготная этой процедуры должна быть мне знакома до мельчайших подробностей. Увы, я ничего не мог вспомнить.
Внезапно из тумана всплыла одна фраза.
– Скажи, например, что тише едешь – дальше будешь.
– Почему?
– Ну-у… не знаю, все так говорят. Звучит здорово.
– Я не о том. Я хочу знать, почему. Почему если тише едешь, то дальше будешь?
– Послушай, что ты ко мне пристал? Все умные люди так говорят.
– Но что это означает?
– По-моему, считается, что эта мысль должна утешить тех, кто не получил призов.
– Плевал я на них. Мне-то какая польза от этой мысли? Я должен думать о тех, кто получил призы, о тех обормотах, которые выйдут на сцену. А если они начнут строить мне рожи?
– Не начнут.
– Откуда ты знаешь? Они только об этом и думают. И даже если не начнут, то… Берти, можно, я тебе скажу одну вещь?
– Валяй.
– Я решил последовать твоему совету и пропустить глоток спиртного.
Я не смог сдержать улыбки. Если бы дуралей догадывался, что я задумал.
– Брось, Гасси, все будет хорошо, – сказал я.
Его снова затрясло в лихорадке.
– Откуда ты знаешь? Я уверен, что собьюсь.
– Тьфу!
– Или уроню приз.
– Глупости!
– Или еще чего-нибудь натворю. Я это нутром чувствую. Сегодня что-то произойдет, и все будут надо мной смеяться до коликов. Уже сейчас слышу, как они смеются. Как гиены… Берти!
– Берти слушает, старик.
– Помнишь ту школу, где мы учились перед тем, как поступить в Итон?
– Еще бы. Там я получил приз за знание Библии.
– Отстань ты со своим призом. Не о нем речь. Помнишь случай с Бошером?
Как не помнить. Одно из самых ярких впечатлений детства.
– Помнишь, как генерал-майор сэр Уилфред Бошер приехал к нам в школу вручать призы, – продолжал Гасси тусклым безжизненным голосом. – Он уронил книгу. Наклонился ее поднять. И в этот момент брюки у него на заду лопнули.
– Как мы тогда хохотали!
У Гасси по лицу прошла судорога.
– Негодники! Свиньи! Хохотали, вместо того чтобы промолчать, выказать сочувствие доблестному генералу. Он тогда так смутился, а мы вопили и вовсю веселились. И я громче всех. Берти, сегодня со мной будет то же самое. Бог меня покарает, и надо мной будут хохотать, как мы хохотали над генерал-майором сэром Уилфредом Бошером.
– Брось, Гасси. Не лопнут у тебя брюки.
– А ты откуда знаешь? Брюки лопаются у таких людей – не чета мне. Возьми генерала Бошера – кавалер ордена «За отличную службу», доблестно защищал северо-западные границы Индии, а брюки лопнули. Вот увидишь, из меня сделают посмешище, козла отпущения. Поверь, Берти, я это чувствую. А ты, прекрасно понимая, что меня ждет, болтаешь о каких-то хороших новостях. Сейчас единственная радость для меня – это весть о том, что среди школьников вспыхнула эпидемия бубонной чумы и им всем предписан строгий постельный режим.
Настал момент, когда я должен был сказать Гасси свое веское слово. Я мягко положил руку ему на плечо. Он ее сбросил. Я повторил свой