— Спасибо. Занимайтесь своими делами. До свидания, шериф Пэнборн.
Последовал отбой на линии, и Алан медленно опустил трубку. Он вновь откинулся назад в кресле, сложил перекрещенные руки и изобразил большую черную птицу, медленно пролетающую через освещенную ярким солнцем стену его офиса. Строчка из «Волшебника страны Оз» вдруг пришла ему в голову и запрыгала в сознании: «Я действительно верю в привидения, я действительно верю в привидения, я действительно, я действительно верю в привидения!» Это был Пещерный Лев, ведь так?
Вопрос заключался, во что верит он?
Конечно, проще для него ответить, что он не верит. Он не верит, что Тад Бомонт кого-то убил. Также не верит, что Тадом написаны эти шифрованные строки на стенах квартир убитых.
Но как же все произошло?
Просто. Старый доктор Притчард прилетел на восток из Форт Ларами, прикончил Фредерика Клоусона, написал у него на стенке «ВОРОБЬИ ЛЕТАЮТ СНОВА», затем полетел в Нью-Йорк из Вашингтона убил там Мириам Коули своим любимым скальпелем, сперва открыв входную дверь этим же орудием. Он поработал над ними, потому что обожал тайну хирургии.
Нет, конечно нет. Но Притчард был не единственным, кто знал о Таде — как он это называл, — об его предвещающих сенсорных синдромах. Этого, правда, не было в статье «Пипл», но…
Ты забываешь о дактилоскопических и голосовых отпечатках. Ты забываешь о спокойном и уверенном допущении Тадом и Лиз того, что Джордж Старк — реально существует, что он жаждет продолжать убивать для того, чтобы ОСТАТЬСЯ реальным. А сейчас ты пытаешься просто не замечать того факта, что ты начинаешь верить в то, что все может оказаться правдой. Ты пытался убедить их, как безумно верить не в какое-то таинственное привидение, а в призрак человека, никогда не существовавшего. Но писатели ПРИГЛАШАЮТ призраки, это вполне возможно; наряду с актерами и художниками, они, наверное, единственно приемлемые в сегодняшней нашей жизни медиумы. Они создают миры, которые никогда не существовали, населяют их людьми, никогда не жившими, а затем приглашают нас присоединяться к ним в их фантазиях. И мы так и делаем. Да. Мы ПЛАТИМ, чтобы делать это.
Алан снова соединил руки, вытянул свои гибкие пальцы и послал на стену лететь под солнцем куда меньшую птицу. Воробья.
Ты не можешь объяснить стаю воробьев, которые наводнили госпиталь графства Бергенфилд почти тридцать лет тому назад, как и то, что не знаешь, чем можно объяснить существование двух людей с одинаковыми дактилоскопическими и голосовыми отпечатками. Но ты знаешь, что Тад Бомонт находился в утробе матери еще с кем-то. С посторонним.
Хью Притчард упомянул раннюю половую зрелость.
Алан Пэнборн вдруг подумал, а не мог ли этот рост постороннего вкрапления совпасть с чем-то совсем иным?
Он задумался, не связано ли было это с тем, что Тад Бомонт начал писать.
Сигнал вызова на его столе снова отвлек шерифа. Это была опять Шейла:
— Фаззи Мартин на линии, Алан. Он хочет говорить с тобой.
— Фаззи? Какого дьявола ему надо?
— Я не знаю. Он не захотел сказать мне.
— Иисус Христос, — проговорил Алан. — Этого мне только сегодня не хватало.
Фаззи имел большой земельный участок около городской дороги № 2, в четырех милях от озера. Когда-то Мартин владел процветающей фермой, но это было еще в те дни, когда Фаззи был известен под своим настоящим христианским именем Альберт. Он и тогда больше всего обращал внимание на кувшин с виски, чем на все прочее в окружающем его мире. Его дети подросли, жена оставила этот мир, из-за непосильной работы еще десять лет тому назад, и теперь Фаззи в одиночестве командовал двадцатью семью акрами земли, которые медленно, но неуклонно возвращались в свое дикое состояние. На западной стороне его участка, около поворота дороги к озеру, стояли его дом и амбар. Амбар когда-то служил приютом для сорока коров, а теперь был заброшенным зданием с прохудившейся крышей, краска его облезла, а большинство окон забиты досками. Алан и Тревор Хартленд, пожарный инспектор Кастл Рока, давно ожидали, что либо дом Мартина, либо его амбар, либо и то и другое сразу когда-нибудь сгорят дотла.
— Ты хочешь, чтобы я сказала ему, что тебя здесь нет? — спросила Шейла. — Только что пришел Клат — я могу их соединить.
Алан обдумал это предложение, затем вздохнул и покачал головой.
— Я поговорю с ним, Шейла. Спасибо.
Он снял трубку и зажал ее между ухом и плечом.
— Шеф Пэнборн?
— Это шериф, да.
— Это Фаззи Мартин, у дороги № 2. Здесь может быть проблема, шеф.
— Да? — Алан пододвинул к себе еще один телефон на столе. Эта была прямая линия с другими службами муниципального здания. Подушечка его пальца приблизилась к квадратной кнопке с номером «четыре» и легла на нее. Теперь ему надо было только нажать на кнопку, чтобы связаться с Тревором Хартлендом. — Что это за проблема?
— Ну, шеф, я бы скорее вляпался в дерьмо, чем это точно знаю. Я бы назвал это Великой автомобильной кражей, если бы знал, что это за машина. Но я не знаю. Никогда раньше не видал в моей жизни. Но он вышел из моего амбара. — Фаззи говорил с тем глубоким и иногда вызывающим сатирические насмешки мэнским акцентом, который превращал любое простое слово типа «амбар» в нечто удивительно протяжное, звучащее, как раскат смеха: «ммбаар».
Алан вернул телефон внутренней связи на его старое и обычное место. Бог оберегает дураков и пьяниц — факт давно и хорошо им изученный за многие годы полицейской службы — это подтверждалось тем, что дом и амбар Фаззи благополучно стояли на своих местах, несмотря на пагубную привычку их хозяина повсюду оставлять непогашенные окурки, когда он был пьян, что, собственно, был его наиболее естественным состоянием. «Сейчас все, что мне надо делать, — подумал Алан, — это сидеть здесь и ждать, когда он доберется до этой своей проблемы. Тогда мне, может, удастся выяснить — или попытаться — существует ли эта проблема в реальном мире или где-то внутри того мира, который, может, еще сохранился в сознании Фаззи».
Шериф сложил пальцы и запустил еще одного воробья лететь по стене, а затем вдруг остановил его.
— Что за машина выехала из твоего амбара, Альберт? — терпеливо спросил Алан. Почти все в Кастл Рок (включая и самого Мартина) называли его не по имени, а кличкой Фаззи, да и сам шериф мог бы попытаться когда-нибудь начать так величать Мартина, проживи он здесь еще лет десять. А, может быть, двадцать.
— Я только что сказал, что никогда раньше его не видал, — сказал Фаззи таким тоном, словно хотел выразиться: «Ты, проклятая дурачина», — и это прозвучало не менее ясно, чем если бы действительно было высказано вслух. — Вот почему я и звоню, шеф. Уверен, что никогда не видал, и она никак не моя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});