– Ты умудрилась сорваться из Амита, не прихватив теплой одежды, – строго и почти сердито отчитал ее Вэрри. – Что я скажу Захре, если станешь кашлять?
– И только-то? – Расстроилась она. – Вот пусть она тебя и благодарит, раз для нее шил!
– Нравится? Я очень старался, и исключительно для тебя, глупый заяц, – куда более мягко уточнил айри. – Отличная выделка, кожа совсем не скрипит и не шумит, тебе как раз это важно. Мягкая, легкая и теплая, не промокает. Шнуровками регулируется, длиннее прежнего стала, мех я вшил для красоты тут и тут. Держи пояс, вот.
– Спасибо. Мне никто такой замечательной куртки не шил. И удобной. И теплой. Только почему «заяц»? Тоже, выдумал!
– На целиковое солнышко ты не тянешь, слишком уж мала и худа. Будешь солнечным зайчиком. Доберемся до Брусничанки, я тебе пряжки серебряные отолью, если монеток наберем достаточно. И вытребую у Тофея мех на шапку. Заячий, он мягкий и очень приятный. Подходящий для такой милой девочки.
– Когти ему покажи, – предложила памятливая Мира. – Так обрадуется, на две шапки даст и еще на воротник. Правда, потом донимать станет, но я тебя буду защищать. Я его не боюсь, и тебя научу со старостой воевать.
– Вот спасибо, – фыркнул Вэрри смущенно. – Я его действительно немножко опасаюсь. Языкастый – страсть.
– Отобьемся, – пообещала Мира уверенно. – Он как раз меня оч-чень опасается, я с Джами росла и у нее всякого набралась. Зря ты боишься смеха, нельзя быть всю жизнь страшным и серьезным драконом. Люди разные, и смех разный. В старосте даже маленькой капельки злобности нет. Тебе понравится в Брусничанке, они зимой с Куньей слободой воевать пойдут. Очень весело, я еще с прошлого раза умею крепкие снежки лепить. Научу. Ты отдохнешь, я тоже буду исправно есть и много спать. До весны князьям дела никак не продвинуть, дороги перекрыты. А позже всё наладится. Это я тебе совершенно уже всерьез говорю, как почти взрослая снавь.
– Правда? Приятно слышать. Раз мы стали серьезны, скажи мне еще одну вещь. Только совсем честно, это важно. И извини, если я спрашиваю о том, что больно вспоминать. Ты никогда не хотела вернуться туда, где родилась, и отомстить?
– Я уже отомстила, очень жестоко, – тихо и грустно ответила она. – Я ушла навсегда и отказалась от рода. Маму мою погибшую я чту, просто их теперь у Миратэйи две: родная и Захра. А вот отец у меня один – Амир. Понимаешь?
– Другие мстят иначе.
– Я почти снавь. И ты не представляешь себе, что это такое, когда мы отворачиваемся, – еще тише выдохнула она. – Иногда мне бывает стыдно, что я так сделала. Им теперь никто из нас не поможет, пока они в том месте, что я покинула и забыла. Мы их просто не услышим. Даже Амир не может припомнить, где стоит деревенька, в которой мы встретились, я сама не ведаю. Живут без пригляда.
– Мне их не жаль.
Вэрри задумчиво смотрел на маленькую слепую и думал, может ли получиться то, что он затеял. Кажется, что в ней воинственного? Но ведь бросилась спасать по первому свисту Тирра, о себе не думая. Куда более сильные и умелые не пришли. А она тут и даже сделала невозможное: князь жив, и дочка его жива, и Арифа научилась улыбаться. Да и прочие пленники день ото дня становятся крепче и здоровее, будто не сидели в сыром каменном мешке. Взять хоть Стояра. Старшего он вынес из Блозя на чистом упрямстве, сам еле двигался. А теперь с удовольствием ходит на охоту, шаг стал мягок и уверен, а кожа утратила нездоровую бледность. И это – в такой обложной дождь, без намека на прояснение. Погода, подходящая не для выздоровления, а для болезни. Но им это не грозит, у них под дубом живет свое солнышко.
Если уж Старый медведь велел найти душу без тени – где такая еще имеется? Не зря она светит и улыбается всем. И не имеет понятия о мести, требующей отъема жизни или причинения иного активного зла. Хотя, если разобраться, что может быть страшнее для людей, чем остаться без живого тепла и света?
– Зачем спрашивал? – Капризно дернула его за рукав Мира, возвращая из задумчивости.
– Потому что ты и есть мой клинок, солнышко непоседливое. Буду в зиму с тобой болтать, всматриваться и ковать. Да еще и помощи попрошу. Ты снавь, тебе виднее, верно ли делаю. Похоже ли на тебя то, что мне видится.
– Ответственное дело – клинком быть. Я для этого подхожу? Ведь если по честному, это ты нас всё время спасаешь. И сюда пришел по моей просьбе.
– Очень подходишь, я уверен. Умные клинки тем и знамениты, что сами бестолковому мечнику верную цель находят.
– Тогда у тебя получится, – обрадовалась она. – И я буду стараться, чтобы ты все правильно делал. Помогу, чем сумею. Мне интересно глянуть, что выйдет из меня при слиянии со сталью. Только есть одно условие, дракон. Обязательное.
– Слушаю.
– Я согласна быть твоим клинком, ничьим более. Ты ведь не отдашь его Орланам?
– Никому, – серьезно пообещал Вэрри. – Вся затея в том и состоит, чтобы мы с мечом стали неразделимы.
– Договорились.
Она буквально просияла, рассмеялась и убежала, подзывая Норима. Минутой позже вокруг Миры гарцевали два гриддских коня – вороной и белоснежный, у них на спинах прыгали Тирр и Лой’ти, оба свистели совершенно оглушительно и восторженно. Им всем нравилась куртка, они дружно смотрели для слепой и делились тем, как удался крой. «Что в этом понимают лошади?» – пожимал плечами Вэрри и смущенно ловил в душе поднимающуюся волну нелепой и наивной гордости за проделанную работу. А уж когда к коням добавился Всемил с охами и ахами, запищала, подзывая родителей, маленькая Диля, требуя такую же красивую курточку, выбралась из шатра на ее голосок мама Арифа и всплеснула руками… Даже дождь ненадолго стих, удивленно прислушиваясь к радости людей. Мира гордо крутилась, поправляла пояс и на весь лес снова и снова пересказывала обещания относительно шапочки и серебряных пряжек.
Она замерла на середине движения и резко обернулась к шатру. Настоящая снавь, – улыбнулся с новым удивлением Вэрри. Даже теперь, в большой радости, важное примечает. Арифа проглядела, а его зайчонок знает и видит: очнулся их безнадежный больной, того и гляди выберется из душного тепла на свежий воздух. Значит, утром можно снимать лагерь и двигаться. Мира кивнула, не оборачиваясь: и эту мысль она уверенно расслышала.
– Медведь шатун, – объявила маленькая снавь лохматой макушке князя, едва показавшейся из его логова. – Тощий, любопытный и ужас какой голодный! Вэрри, у тебя есть еще каша? Жидкая, как я просила. Неси немедленно!
– Да, ваше высочество, – согнулся в полушутливом поклоне айри. – Сию минуту подам, не извольте гневаться. Горе мне, один я в этом блистательном обществе безродный! Так и потопаю пешком до Брусничанки, а уж знатные господа верхами поедут, на лакея покрикивая. Ни головы поднять, ни слова без спросу молвить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});