Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец, выдача лошадей на-гора началась. Первым повел коня в клеть Вася Плетнев. Стрепет шел послушно, не шалил, не дурачился, словно тряпка на глазах сразу укротила и даже припугнула его. Шахтеры следили за ним и его движениями с той доброй улыбкой умиления и жалости, с какой взрослый человек всегда смотрит на слабое, бессловное существо — на ребенка, птицу или комнатную собачонку.
Вася ввел коня в клеть. Все! Теперь как раз время прощаться. Дальше на-гора Стрепет уж поедет один.
— Ну, бывай здоров. Стрепет! Гуляй! — чуть дрогнувшим голосом сказал Вася. Потрепал в последний раз лохматую гриву коня, погладил, а потом вдруг обнял и поцеловал Стрепета прямо в мокрые губы. И сам, смутившись, поспешно выпрыгнул из клети.
Однако никто не засмеялся.
Молоденькая стволовая, похожая в своем мокром, блестящем от воды резиновом плаще с капюшоном на моряка в шторм, стала устанавливать деревянные щиты в клети. К ней подошел Дед.
— Ты вот что, Фрося! — негромко сказал он. Просигналь-ка в машинное отделение: пусть осторожно качают. Поняла? Как людей... — прибавил он и невольно подумал при этом: «Вот так и меня скоро... как старую лошадь...». Но тут же испугался: не вслух ли подумал? В последнее время с ним это случалось. Он оглянулся: рядом никого не было. Неподалеку, в группе шахтеров, стоял Бобыль. Тяжко опираясь на свою суковатую палку. Дед подошел к нему.
— Слыхал я, на конный двор уходишь? — спросил он, чтоб спросить что-нибудь.
— Да выходит так... — виновато отозвался Бобыль.
— А может, в шахте останешься? Работу найдем.
— Нет, Глеб Игнатович. Не приходится…
— Заработки на конном дворе не те, что в шахте...
— За этим я не постою.
— Вот как? — покосился на него Дед. — Ну-ну! Так я скажу, чтоб тебя с Чайкой поставили на подвозку крепежного леса. Там — ничего, там — заработаешь...
— За это спасибо вам. Глеб Игнатович!
Фрося отбила сигналы в машинное отделение: четыре удара — люди! Двухэтажная клеть вздрогнула, дернулась, сначала опустилась вниз, а потом плавно пошла вверх. В последний раз мелькнула морда Стрепета и исчезла. Стрепет уехал на-гора...
— Гуляй, Стрепет! — тихо проговорил Вася вслед.
Больше никто ничего не сказал — молчание лучше и полнее всего выражает чувства мужчин.
Через несколько минут клеть вернулась. Теперь была очередь Чайки. Бобыль ехал на-гора вместе с нею. Ему это было разрешено в виде исключения: Чайка — лошадь смирная, послушная коногону, она в клети не заскандалит.
КАК Я ПИСАЛ «ДОНБАСС»
Один из героев моей книги, Сергей Бажанов, так говорит о Донбассе — суровом и нежном друге своего детства:
«Там я родился и вырос. Там съел первый кусок хлеба, заработанный собственными руками. Там, неожиданно для себя, сложил первые стихи и убежал с ними далеко в степь и на кургане, плача от гордости и счастья, читал их сам себе, а ветер уносил слова».
Эти слова Сергея Бажанова могу повторить и я. Я тоже родился и вырос в Донбассе. Там стал комсомольцем, а потом и коммунистом. Там сложил свои первые рассказы...
Это правда: я люблю наш родной донецкий край, нашу холмистую степь, наше небо, запах угля и дыма над шахтами и заводами... А больше всего люблю людей Донбасса — гордый, непокоренный, золотой наш народ! И хочется писать об этих людях с той любовью и уважением, каких заслуживает их самоотверженный труд под землей на благо людям, для счастья родины.
Книгу о Донбассе я начал писать еще до Великой Отечественной войны, и как только война окончилась, снова вернулся к ней. Сперва думалось, что это будет небольшая повесть — просто история двух товарищей. Сейчас уже ясно, что получится многотомное произведение. Ничего не поделаешь! Нельзя рассказать историю двух донецких ребят, не рассказав истории Донбасса. А история Донбасса — славной всесоюзной кочегарки — это огромная и прекрасная часть истории нашей дорогой родины.
В старой, дореволюционной литературе жизнь шахтеров, шахта писались самыми мрачными, самыми черными красками. И это была правда, потому что ив всех капиталистических каторг шахта была самой страшной каторгой. Каторжным был труд шахтера, собачьей была его жизнь. Даже на официальном, техническом языке рабочий день в шахте назывался «упряжкой». Людей запрягали в работу, как собак в лямку. Люди рождались, чтоб скорее стать в упряжку, и жили, пока не падали, задавленные лямкой. Они спали, где придется, и ели, что случится. И, полюбив друг друга, сходились в семью, чтоб родить новых людей для «упряжки».
Шахтер считался каторжником, последним человеком, отпетым уже при жизни. У него даже паспорта не спрашивали при поступлении на работу: так и хоронили беспаспортных, безыменных. На шахтах тогда работал кочевой народ, голь бессчастная, которую жизнь беспощадно мела по бесприютной земле, с шахты на шахту, с угля — на золото, из кабака — в тюрьму, из забоя — в могилу...
Великая Октябрьская революция круто переменила все: и жизнь шахтера и условия его труда. И сама шахта стала другою. Что ни возьмете — во всем великие, невиданные перемены! Ну вот, например, история освещения в шахте. Когда-то мрачную нору забоя освещала керосиновая лампочка, которую с горькой иронией называли «бог в помощь», — кроме бога, тут уж не на кого было надеяться. Потом появились бензиновые взрывоопасные лампы, потом безопасные с сеткой. Потом, наконец, аккумуляторные... А сейчас наши шахты залиты сиянием ламп дневного света. В шахтах стало светлее и радостнее. Этого нигде в мире нет.
В шахтах стало легче дышать. Нигде в мире нет такой совершенной подземной вентиляции, как в наших шахтах. Это буквально поражает иностранных гостей-горняков. Нигде в мире нет таких мудрых подземных машин, несказанно облегчивших труд горняка, как наши угольные комбайны, горнопроходческие и погрузочные машины. Рука шахтера уже не прикасается к углю, она только управляет механизмами. Нигде в мире нет такой подземной механизации. И нигде в мире звание шахтера не окружено таким почетом, такой всенародной любовью, как у нас в Советской стране.
Обо всем этом нельзя спокойно рассказывать и невозможно спокойно писать. Петь, петь хочется о нашей жизни!
И мне мечтается, чтоб книга моя была песней о родном Донбассе.
Сейчас написан только первый том. Это — тридцатые годы, славные дни первых пятилеток, заря стахановского движения, родившегося именно у нас, в Донбассе.
Это только начало истории дорогих мне людей, моих ребят — Андрея, Виктора, Светличного, Даши, Мити Закорко.
В первом томе все они шахтеры. Они будут в следующих частях романа инженерами, конструкторами, партийными и хозяйственными руководителями, может быть, даже министрами. А те из них, кто останется работать в забое, будут почетными шахтерами и свое счастье найдут в радостном и свободном труде советского горняка.
Все они будут расти вместе с ростом родного Донбасса. В последующих частях надо показать Донбасс перед войной. Это время крутого подъема, время смелых дерзаний и мечтаний о шахтерском счастье. Потом — война. Испытания. Надо показать непокоренный донбасский народ. Рассказать о шахтерских дивизиях, о борьбе за свободу и независимость нашей родины. Затем — освобождение Донбасса и величественные дни восстановления разрушенных врагом донецких шахт.
Я помню эти дни. Вместе с войсками входил я в освобожденные города и поселки Донбасса. И видел руины. Пепелища. Разорение. И видел наших людей, а отчаяния у них не видел. Шахты были затоплены. Подземный океан бушевал в штреках и лавах. Вода доходила до горла стволов. Все это надо было откачать, восстановить, возродить. Американские политики подсчитывали, что на это понадобятся многие десятки лет, А советские люди возродили Донбасс в три-четыре года.
Вся страна пришла на помощь Донбассу. И Донбасс встал из руин еще краше, еще могучей, чем был раньше. И об этом надо написать со всей страстностью.
Наконец, наши дни. Время невиданного трудового подъема в Донбассе. Золотое время для донецких шахтеров! На глазах уничтожаются грани между физическим и умственным трудом. Преобразуется жизнь горняка. Сами горняки стали другими. И уже зримо видны близкие дали коммунизма.
Хочется написать и об этом. Хочется заглянуть в завтрашний день Донбасса, тем более что он уже живет в сегодняшнем дне. Хочется увидеть новый Большой и Глубокий Донбасс. Увидеть полностью автоматизированные шахты... Шахты-парки, шахты-сады... Обо всем хочется написать!
Скажу по правде: я невольно робею и теряюсь перед огромностью и величием того, о чем надо бы написать. Хватят ли умения? Хватит ли сил? Но я никаких сил не пожалею — никаких сил! — чтоб во весь голос сказать в своей книге светлую правду о Донбассе.
1950 г.
ПРИМЕЧАНИЯ
ДОНБАСС
Впервые опубликован в журнале «Новый мир» за 1951 г. №Na 1 — 3.
Отдельной книгой роман вышел в том же году в издательстве «Молодая гвардия».
- Мое поколение - Борис Горбатов - Советская классическая проза
- Собрание сочинений в пяти томах. Том первый. Научно-фантастические рассказы - Иван Ефремов - Советская классическая проза
- Мы были мальчишками - Юрий Владимирович Пермяков - Детская проза / Советская классическая проза
- Собрание сочинений в трех томах. Том 2. - Гавриил Троепольский - Советская классическая проза
- После ночи — утро - Михаил Фёдорович Колягин - Советская классическая проза