— Я не собирался сообщать Ирризу своё настоящее имя, сержант. Я «мостожог». Калам Мехар. В чине капрала.
Воцарилась тишина.
Потом маг вздохнул:
— А вас разве не объявили вне закона?
— Финт, один из хитрых планов Императрицы. Дуджеку нужно было на время развязать руки.
— Ладно, — буркнул сержант. — Не важно, правду ты говоришь или нет. Мы о тебе слыхали. Я — сержант Шнур. Ротный маг — Эброн. А это Колокол и капрал Осколок.
Капрал оказался сводным братом Синн, на его неподвижном лице отражалось потрясение от её внезапного появления.
— Где капитан Добряк?
Шнур поморщился:
— Рота — то, что от неё осталось, — внизу. Мы потеряли капитана и лейтенанта пару дней назад.
— Потеряли? Как?
— Они, хм, упали в колодец. Утонули. Так, во всяком случае, заключил Эброн, когда спустился туда и разобрался в ситуации. Там подземная река — быстрое течение. Несчастных ублюдков просто смыло.
— И как же два человека могут одновременно упасть в колодец, сержант?
Тот оскалил золотые зубы:
— Разведку проводили, наверное. Кстати, капрал, сдаётся мне, я тебя старше по званию. К тому же я тут последний живой сержант. Если уж ты не объявлен вне закона, значит, по-прежнему солдат Империи. И как солдат Империи…
— Ладно, поймал меня, — пробормотал Калам.
— Пока что пойдёшь в мой старый взвод. Ты старше капрала Осколка, так что будешь главным.
— Хорошо, и каков состав взвода?
— Осколок, Колокол и Хромой. Колокола ты уже знаешь. Хромой внизу. Он ногу сломал во время обвала, но она быстро заживает. Всего осталось полсотни и один солдат. Вторая рота Ашокского полка.
— Похоже, осаждающих у вас не осталось, — заметил Калам. — Мир не стоял на месте, пока вы здесь сидели, сержант. Думаю, нужно вам рассказать, что я знаю. Есть альтернативы тому, чтобы просто ждать здесь — как бы это удобно ни было — до самой старости… ну или пока не потонешь внезапно.
— Да, капрал. Потом доложишь. И если мне понадобится совет на предмет, что делать дальше, ты — первый в очереди. А теперь хватит болтать. Пора спускаться вниз — и найди-ка лучше поводок для своего треклятого демона. И прикажи, чтоб больше не лыбился.
— Это тебе самому придётся ему сказать, сержант, — процедил Калам.
Эброн взорвался:
— Малазанской империи не нужны союзники из владений Тени! Избавься от него!
Убийца покосился на мага:
— Как я уже говорил, чародей, в мире произошли изменения. Сержант Шнур, милости прошу попробовать надеть ошейник на этого азала. Но сперва скажу — хоть ты и не просил у меня совета — пусть эти палки и ковырялки у него на ремнях не так уж страшно выглядят, он только что лишил жизни пять сотен мятежников. И сколько у него на это ушло времени? Ну, может, пятьдесят ударов сердца. Делает он то, о чём я попрошу? А вот этот вопрос неплохо бы обдумать как следует, верно?
Шнур долго и внимательно смотрел на Калама:
— Ты что, мне угрожаешь?
— Я уже некоторое время работаю один, сержант, — тихо ответил убийца, — и стал оттого несколько тонкокожим. Я приму твой взвод. Я даже буду исполнять твои приказы, если они не окажутся совсем идиотскими. Если тебе что-то не нравится, обращайся к моему сержанту, когда его в следующий раз увидишь. Зовут его Скворец. Кроме самой Императрицы, он — единственный человек, перед которым я отчитываюсь. Придумал мне применение? Ладно. Мои услуги для тебя доступны… на время.
— У него какое-то секретное задание, — пробормотал Эброн. — Приказ Императрицы, наверное. Думаю, его зачислили обратно в Когти — он ведь там начинал, верно?
Шнур призадумался, затем пожал плечами и отвернулся:
— У меня от этого всего голова трещит. Пошли вниз.
Калам смотрел вслед сержанту, который протиснулся мимо группы солдат и зашагал прочь по коридору. Чую, не очень-то мне здесь понравится.
Синн снова начала пританцовывать.
Над горизонтом навис облачный меч тёмного железа, — массивный, синюшный клинок, в котором проблёскивали молнии, набухал всё больше. Ветер улёгся, и казалось, что остров на пути острия этого меча вовсе не приближается. Резчик подошёл к единственной мачте и начал готовить к шторму обвисший парус.
— Я на какое-то время сяду на вёсла, — сказал юноша. — Примешь руль?
Пожав плечами, Апсалар перебралась на корму.
Шторм по-прежнему лежал позади плавучего острова Авали, над которым застыли вечным покрывалом тяжёлые тучи. Кроме крутого берега, возвышенностей на нём не было видно. Скованные полумраком заросли кедров, елей и пихт казались непроходимыми.
Резчик ещё некоторое время разглядывал остров, затем оценил скорость, с которой приближался шторм. Уселся на банку за мачтой и взялся за вёсла.
— Может, успеем, — сказал он, когда лопасти упали в мутную воду.
— Остров его разобьёт, — ответила Апсалар.
Юноша прищурился, глядя на неё. Впервые за много дней она сказала хоть что-то, что не пришлось из неё вытягивать клещами.
— Ну, может, я и пересёк треклятый океан, но в морях всё равно ничего не понимаю. Как способен остров без единой горы разбить шторм?
— Обычный остров и не способен, — отозвалась девушка.
— Ага, понятно.
Он замолчал. Это знание пришло к ней из воспоминаний Котильона, которые, похоже, добавляли ещё одну каплю в чашу страданий Апсалар. Бог вновь явился к ним, стал третьим, невидимо стоял между ними. Резчик рассказал ей о призрачном видении, о словах Котильона. Горечь — и, похоже, едва сдерживаемую ярость — вызвало у неё то, что бог выбрал в слуги именно Резчика.
Выбор нового имени с самого начала ей не понравился, а то, что он теперь стал, по сути, прислужником бога — Покровителя убийц, глубоко её ранило. Задним умом юноша понимал: наивно было надеяться, что всё это поможет им сблизиться.
Апсалар была несчастлива на своём собственном пути — это понимание глубоко потрясло даруджийца. От своей холодной, жестокой сноровки убийцы ни удовольствия, ни даже удовлетворения она не испытывала. Когда-то Резчику казалось, что умение — само по себе награда, что отточенный навык — сам себе оправдание: они порождают желания, а удовлетворение этих желаний — удовольствие. Человека влечёт к его ремеслу — в Даруджистане ведь он сам стал вором не по необходимости. Не голодал на улицах города, не пострадал от человеческой жестокости. Он воровал исключительно ради удовольствия — и потому что это у него хорошо получалось. Будущее воровского маэстро казалось достойной целью в жизни, а печальная известность ничем не отличалась от уважения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});