Читать интересную книгу Бабочки Креза. Камень богини любви (сборник) - Елена Арсеньева

По раскисшему от дождей съезду я сошел сначала на Гребешок, а потом — на Черниговскую. Здесь недавно погорели кое-какие дома, и улицу отстраивали наново. Некоторые дома стояли уже готовые и покрашенные, но дождь нанес ужасный урон их стенам. Сейчас светило солнце, и они приобрели неприглядный вид, даром что новые!

В письме Васильев написал, что на станции строгая охрана, однако в тот укромный садик можно пройти через пролом в заборе (вот такая уж это страна — Россия, что во всяком заборе там непременно сыщется какой-нибудь пролом!), если свернуть с дороги примерно за треть версты до станции. Примета поворота — огромная осина в три ствола.

В самом деле, не заметить такое дерево было невозможно. За его широченным стволом крылась укромная тропка, по которой я живо достиг пролома и вошел на территорию станции. Но садик оказался пуст.

Я присел было на лавочку, но тотчас встал, потому что она покачнулась и боком ушла в землю. Дождь тут все подмыл! Запачкав башмаки, я выбрался на гравийную дорожку и нетерпеливо огляделся.

— Вы кого-то-с ждете, сударь? — окликнул меня человек в брезентовом фартуке, по виду слесарь. В руке он держал гаечный ключ.

— Я жду господина Васильева.

— Это которого же Васильева-с? — удивился слесарь. — Неужто-с мастера из главного машинного отделения-с?

— Его-с.

— Да как же-с? — вытаращил глаза простодушный человек. — Как же-с так-с? Его ведь еще третьево дни под арест взяли-с!

— Арестовали?! — не поверил я ушам. — Позавчера?!

— Ну да-с, немедля после того, как застрелили губернатора-с, — словоохотливо и угодливо говорил слесарь. — Уж откуда они знали, что Васильев в сем замешан, не ведаю, а может, гребли всякого, и правого, и виноватого, точно рыбак в Плесе частым неводом.

Я стоял как окаменелый.

— Вы вот что, господин хороший, — шепнул, озираясь, слесарь. — Вы бы шли отсюда, пока лиха не случилось.

— Какого лиха? — свел я недоумевающе брови.

— Ну как же! — шепнул он еще тише. — Ведь полицейские наказали всех примечать, кто его спрашивает, и обо всех докладывать. А что ж я о вас побегу докладывать? Вы ведь наш артист знаменитый-с, про вас весь город знает-с! Моя дочка вас, как они говорят-с, барышни-с, обожает-с, вы ей как-то раз на Благовещенской площади лично-с контрамарочку вручили-с… Так что вы уж лучше уходите-с тем же путем-с, что пришли-с, а я никому и словом не обмолвлюсь, что вы здесь были-с. Идите-с, идите-с…

Он чуть ли не вытолкал меня из садика и вывел на дорогу, по которой я пришел. Я оглянулся — он смотрел мне вслед. Я прошел чуть ли не половину пути до поворота, прежде чем он перестал на меня смотреть и убрался восвояси.

Тогда я медленно повернул назад. Одна мысль посетила меня. Если Васильев арестован позавчера, то как же он мог вчера отправить мне письмо? И оно было напечатано на машинке… А ведь, если поразмыслить, не Серафима ли написала мне? Предположим, она скрывается. Она ждет от меня помощи! И если я уйду, я опять ничего не узнаю о ее судьбе!

Я повернул назад.

Садик был по-прежнему пуст. Я взволнованно ходил по дорожкам. Если меня спросят, что я здесь делаю… что отвечать? Скорей бы пришла Серафима! А может быть, она была здесь, пока я уходил, подгоняемый доброжелателем-слесарем? Нет, она не могла прийти иначе, чем по той же дорожке. Не станет же она лезть по грязному, раскисшему склону.

Я ходил взад и вперед, не в силах справиться с волнением. А между тем я непременно должен овладеть собой, чтобы задать Серафиме те вопросы… вопросы, на которые я и так знаю ответы…

Тут я поскользнулся и угодил в лужу правым башмаком. Чертыхнувшись, я покачнулся, попытался удержаться на ногах, но вместе этого поскользнулся еще сильней и резко сел, вернее, упал на скамейку. И вдруг она начала крениться, оседать, проваливаться по землю… я попытался вскочить, но не успел и руками взмахнуть, как вся земля под скамейкой вдруг расселась, и мы с ней рухнули в черную сырую глубь.

Наши дни

Вейка вынул из кармана пистолет, протянул Име. Она взяла оружие, вскинула — легким, привычным, каким-то очень мужским движением — руку…

И вдруг из соседнего зала раздался пронзительный вопль. Има повернулась, вскрикнула, выстрелила в ту сторону… и тут же выронила пистолет, взмахнула руками, запрокинулась на спину… рухнула плашмя, тяжело грянувшись о промерзший пол.

В дверной проем с воем ввалился Серый. Он еле передвигал ноги, потому что на его спине висела черно-серая овчарка, показавшаяся Алёне неестественно огромной и чем-то знакомой.

Вейка метнулся к окну, выходившему на улицу, и выпрыгнул в него так проворно, как будто у него выросли крылья.

— Помогите… — задушенно провыл Серый и вдруг увидел лежащую Иму. Алёна тоже посмотрела на ее залитую кровью голову…

У Серого подогнулись колени, он рухнул ничком и замер.

— Возьми второго! — послышался мужской голос, и собака, сорвавшись со спины Серого, метнулась к окну.

И вдруг оттуда донесся рев мотора, шум стремительно отъехавшей машины…

— Так, — сказал какой-то мужчина, входя в зал. — Удрал. Надо как можно скорее дать его в розыск. Никуда не денется!

Собака запрыгнула в окно и с повинной головой подошла к нему.

— Ничего, бывает, — сказал мужчина, трепля ее по загривку. — Зато ты сегодня след взяла замечательно. Если бы не ты… мы могли бы и опоздать.

Собака повернула голову и посмотрела на Алёну. Издала короткое тявканье.

— Господи, Алёна Дмитриева, — изумленно воскликнул мужчина, тоже повернувшись к ней, — вы что там делаете? Уже все в порядке, спускайтесь.

Алёна молча смотрела на него. Она чувствовала, что слезы уже высохли, но вот вопрос, почему же все продолжало плыть в глазах, двоиться и даже троиться, принимать все более расплывчатые очертания. И как-то медленно соображалось. Она точно знала, что уже видела этого мужчину раньше, кажется, ей даже было известно его имя… да она и собаку тоже видела, только неизвестно где и когда…

Ноги стали слабые-слабые, руки тоже, пальцев она вообще не чувствовала, но все еще цеплялась за оконницу, потому что помнила кошмарные слова Имы: «Ты правильно делаешь, что не прыгаешь за окно. Наверное, знаешь, что там кругом просела земля так, что провалишься вроде бы в сугроб, но постепенно сползешь на глубину в десяток метров. И будет тебе готовая могилка. Нам даже пулю на тебя тратить не придется. Только смерть очень долгая…»

Но теперь пришли они — этот мужчина и эта собака, теперь не страшно, даже если она провалится, ее найдут. И Алёна с почти мучительным напряжением опустила руки и сразу покачнулась, начала падать, долго-долго…

Она никуда не упала, ни в сугроб, ни на пол. Она словно бы невесомо повисла в каком-то беззвучном пространстве между небом и землей. Отсюда, будто сквозь дымку, было отлично видно не только то, что происходит рядом, но и за стеной. Она видела Андрея, который пытался поставить на ноги окровавленного Виталия. Ему помогал еще какой-то человек — в сером пальто и черной вязаной шапке, низко надвинутой на лоб, в черном шарфе…

Да ведь это же тот самый, кто следил за ней в переулке Клитчоглоу!

Алёна вздрогнула, рванулась… пространство раздвинулось, беззвучная невесомость исчезла.

— Алёнушка, ну ты что? — услышала она тихий шепот рядом. — Ну уже все хорошо, ну успокойся, ну я тут…

Она почувствовала, что полулежит. Нижней части ее тела было холодно и твердо, а верхней — тепло и довольно уютно.

Решилась разомкнуть крепко сжатые веки и увидела прямо перед собой собачью морду с блестящими каштановыми глазами.

«Это она говорила?!» — изумилась было Алёна, но тут же собака приветственно тявкнула — обыкновенно, по-собачьи, неразборчиво, а потом Алёна сообразила, что нижней части ее тела холодно потому, что она лежит на промерзлом кафеле водокачки, а верхней тепло и уютно потому, что ее поддерживает и обнимает сидящий рядом человек.

И тут до нее дошло, что она знает этого человека. Это был Александр Викторович, водитель из «Нового такси». Собака очень напоминала Сильву из парка Пушкина, но пожилой толстухе Сильве бы вовек таких прыжков не совершить, какие совершала эта псина!

— Привет, — сказала Алёна, слабо улыбаясь собаке, но ответил Александр Викторович:

— Привет. Не ушиблась?

Вот, и этот в разговоре с ней сразу перешел на «ты»! Почему люди такие грубые?!

Алёна залилась слезами.

— Так… — растерянно сказал Александр Викторович. — Еще не хватало! Ну, моя дорогая…

— Да я на ее месте вообще бы в истерику впал, — раздался знакомый голос, и Алёна сквозь слезы увидела Андрея, который вошел в зал, поддерживая Виталия. — Я ведь все слышал, пока из сугроба выбирался, слышал, как она время тянула, разговоры с этой тварью разговаривала, чтобы я успел выбраться и помощь позвать. Жуть! Надо же, пуля прямо в горло попала, поглядел он на убитую. — Лихо стреляете!