Читать интересную книгу Ядро ореха. Распад ядра - Лев Аннинский

Номинал известен: «личность». Это теперь лозунг и пароль; теперь все знают, какое слово следует сказать в первую очередь, чтобы тебя стали слушать: следует сказать: «расцвет личности». Хорошо! Чтобы решать проблемы, надо, по крайней мере, регулярно напоминать себе о них, что мы и делаем. Я предпочитаю концепции — не потому, будто они разрешают проблемы жизни, а потому, что они, по-моему, о жизни свидетельствуют, причем свидетельствуют чаще не тем, что у них в теоретическом номинале, а тем, что в реальном обеспечении.

Итак, возьмем одну из таких концепций. Она влиятельна, у нее есть свои апостолы в критике, свои последователи среди читателей. У нее есть за плечами свои традиции и, по мнению многих, свои перспективы. Здесь действительно проходит одна из горячих линий современного литературного развития; одним словом, это тема.

Словами критика Игоря Виноградова — одного из самых сильных представителей этого направления — я определил бы нашу тему так: «Реальный человек и его благо». Я беру именно И. Виноградова, потому что он замечательно последователен, потому что он вполне выявил систему своих воззрений печатно, и, наконец, потому, что самый стиль письма этого критика есть точное продолжение его концепции. Я не верю в теории, за которыми не стоит ничье бытие. Здесь бытие есть. Суховатый, мускулистый стиль И. Виноградова не случаен, в его статьях не просто взгляды, это своеобразная модель личности; здесь критик не просто защищает свою концепцию — он о ней как бы жизненно свидетельствует.

Тем интересней: посмотрим, что в номинале и каково обеспечение… а теперь, как любит торопить нашего брата читателя И. Виноградов, в путь, в путь, читатель!

Человек Реальный

Человек тут действительно реален с головы до ног. От высших принципов до эмпирических пристрастий. От вершины убеждений до того подножья, где простираются вкусы и склонности, которые, казалось бы, могли бы быть и случайны. Однако где-где, а здесь уж воистину случайности суть не что иное, как притаившиеся закономерности. Что человек больше любит — угол или овал? Какая разница? Ого, еще какая.

Так я начну с этих «случайных» эмпирических пристрастий — со шкалы конкретных ценностей, или, как принято теперь говорить у философов, — с «ценностной ориентации», что в переводе на обыкновенный язык означает: вы что больше любите: чай или кофе? Коньки или лыжи? Прямую или синусоиду?..

Игорь Виноградов любит прямую. В системе соотносимых моральных ценностей на положительном полюсе у него — прямая и ясная правда, на отрицательном… ложь, разумеется, если говорить о последней формуле. Если же вслед за Виноградовым идти к отрицательному полюсу сквозь гущу материала, то эта самая «ложь» будет являться отнюдь не только в своей элементарно простой форме. В статье «О современном герое», где речь идет о молодых прозаиках и о том, сумеют ли они «научиться самостоятельно размышлять, анализировать, делать выводы», главной опасностью И. Виноградову кажутся: «доктринерство, начетничество, окостенелость мысли, слепая вера в истинность того, что не осознано самостоятельно», — то есть не только прямая ложь, а и слепая доверчивость. В статье «По поводу одной «вечной темы», где речь идет о необходимости трезво смотреть на распадающиеся семейные связи, зло формулируется как «ханжеская мораль», как «унизительная нечестность», как «покой» и «блаженство» обмана, которому противопоставлены в любви жесткая прямота и здоровая естественность. В статье «Философский роман Лермонтова» «печоринский скепсис», к радости критика, «начисто исключает возможность идиллии», взрывает «романтические иллюзии», освобождает «от всякого идеальничанья, демагогии, фальшивой приподнятости и взвинченности», освобождает от «добреньких иллюзий гуманизма» и «романтической экзальтации».

Я не буду пока что вдаваться в существо оценок. Я пока что просто регистратор: меня интересует, так сказать, шкала ценностей, которая сама по себе ни плоха, ни хороша. Всякая мечтательность кажется Виноградову наивным прекраснодушием, всякая склонность к идеальному состоянию духа — отвратительным «идеальничаньем», всякий нерассчитанный порыв — натянутой экзальтацией. «Реальный человек» знает бытие лишь в форме войны, схватки, борьбы, и потому «всякий практический «нейтралитет» в этой борьбе есть объективно равнодушие…» Прочтите с этой точки зрения книгу И. Виноградова «В ответе у времени» (М., 1966) о деревенской теме в нашей прозе: вот где замечательная верность самому себе, вот где полная последовательность эмоциональных импульсов, и вот где железная твердость! Жесткий ясный свет лучше любого компромисса, объективный закон сильнее субъективного желания, универсальная организация надежней частных попыток того или иного «хорошего председателя» выкарабкаться из прорыва. Вы видите, что «ложь» — лишь последняя формулировка отрицательных эмоций Реального Человека, а по существу-то они работают на всех уровнях, и там, где самообман, и там, где компромисс, и там, где слабость и неуверенность, и там, где просто наивность.

__

Слово «идеалист» я буду ниже употреблять не в немецкой философско-терминологической традиции, а в русской, психологической, — в том смысле, в каком называли идеалистами, например, русских независимо настроенных интеллигентов 30-х годов XIX века. (Л. А.)

Всему этому вееру золотых снов Игорь Виноградов противопоставляет последовательнейшую систему положительных ценностей, пронизанную его излюбленным единым понятием: трезвостью.

Трезвость — в чисто человеческом аспекте. В теоретическом аспекте ей эквивалентно другое понятие: аналитизм. Художественная литература есть исследование жизни. Не просветление души, не выявление смысла бытия и даже не воспитание человека — эти слова у Виноградова или случайны, или вовсе отсутствуют. Исследование жизни — вот четкий и главный признак. Еще четче: верное исследование жизни. Шаг в сторону — уже отступление, и этот первый шаг — неверное исследование жизни. А дальше — только вниз, вниз, в туман «отвратительного и катастрофичного идеальничанья».

Характер пишущего, особенно столь резкий характер, как у И. Виноградова, выявляется на любой мелочи. Не буду занимать читателя прочими подробностями, но вот, скажем, такая: припоминаются ему любимые литературные герои, — я имею в виду не предмет разговора в той или иной виноградовской статье, а именно те беглые и попутные перечни, которые носят необязательный характер и лучше выдают засевшие с детства симпатии. Вот один из таких перечней у Виноградова, совершенно орнаментальный и тем более показательный: «… Базаровы и Рахметовы, Волгины и Инсаровы…» Вот так, один между делом вспомнит Наташу Ростову или Татьяну Ларину, другой Челкаша или Данко, третий молодого Вертера или старого дядюшку Римуса. Игорь Виноградов последователен и здесь. Больше того, его вкусы не просто вкусы, а осознанное следование определенной этической традиции русской литературы. Еще больше — это развитие определенной философской концепции. Игорь Виноградов неспроста называет своего человека реальным, за его плечами — вековая традиция российского разночинского восхождения, за его плечами — писаревские «Реалисты»!

Я намеренно начал со вкусов и ценностей. Один мальчик с детства не любил овал и с детства угол рисовал, другой, наоборот, с детства полюбил овал «за то, что он такой законченный». Изначальные склонности могут предшествовать позиции как нечто случайное, но не случайно приходит человек именно к той позиции, которая соответствует его склонностям и его начинающемуся опыту. Я хочу сказать, что если бы индивидуального литературного стиля И. Виноградова не существовало бы, то его надо было бы выдумать. Перед нами не просто блестящее литературное выражение определенной концепции человека, хотя я убежден, что среди литераторов «реального» направления И. Виноградов действительно самая законченная фигура. Нет, перед нами бытие, и в этом секрет. Критик не только строит концепцию — он живет ею. Он не только, как сказали бы теперь, моделирует своего человека теоретически. Он моделирует его собой, своим существом, своим личным бытием. Он не только защищает позицию — он о ней жизненно свидетельствует.

А теперь — о главном пункте его позиции.

«Человек по природе своей — свободное существо… Для него не может быть нормальным принуждение — в том числе и в любви». Это в статье о «вечной теме».

«Лишь осознав себя суверенным существом, человек способен утвердить себя как человека… Разве не составляет одну из важнейших фаз развития гуманистической личности это самоутверждение человека как человека, это обретение им в себе свободной, суверенной личности» — из работы о Лермонтове.

«Способен ли и в чем способен человек быть верным самому себе, есть ли у него какая-то внутренняя опора, которая позволит ему выстоять?..» — из недавней работы о М. Булгакове.