— Что вы имеете в виду?
— Если кратко, то ты только что чуть не просрала шанс на будущее из-за банальной женской истерики.
— Да, я и сама об этом подумала, - понуро и виновато склонила я голову.
— Ладно, горемыка моя, а теперь слушай, как добраться до места, — и принялась вещать, объясняя нехитрый маршрут моего скорого следования. Я никогда топографическим кретинизмом не страдала, а потому всё схватила на лету и была уверена, что найду фазенду без особого труда.
— Поняла.
— Вот и умница. А теперь ступай, пока я тебе по черепушке не настучала, как старому ламповому телевизору, — и рассмеялась собственной шутке, а я лишь взяла протянутую мне связку ключей, кивнула благодарно и вышла за дверь.
А затем прямиком поехала к своим бабулькам, которые обе, сидя в креслах-качалках, вязали по одному шерстяному носку в преддверии предстоящей зимы.
— Вот, Лерочка, будут тебе тепленькие для дома, серенькие, пушистые, с красными помпончиками, — протянула мне свою работу Ангелина Марковна
— Вау! Спасибо вам большое! — искренне восхитилась я их стараниям и заботе, а затем решительно перешла к тому, зачем приехала. — А я в отпуск собралась.
— Далеко? — заохали обе.
— Полтора часа от Москвы.
— От окаянного своего бежишь? — нахмурилась Мария Марковна.
— И да, и нет, — затем вздохнула и решила вывалить как на духу, — я вчера на свидание ходила с другим мужчиной, но неожиданно появился Данил и врубил режим танка. Мол, вернись, я все прощу. Дождись меня и всё такое. Развод — дубль десятый, камера, мотор.
— Ох…, — благоговейно сложила на груди руки Ангелина Марковна, которая всегда имела слабость к этому беспринципному негодяю.
— В любви признался, — хрипло выдала я и отвела глаза.
— Ой, Лерочка! — в сердцах вскрикнула Мария Марковна, боясь, что я опять клюну на этот его отравленный крючок и пойду за Шаховым на край света.
— Я не поверила. Сказала, что мне такая любовь с нюансами не нужна.
Одна сестра захлопала в ладоши, вторая насупилась и зло посмотрела на меня и выдала.
— Вот и к чему эта гордость, Лера? Ведь мужик хороший, не пьющий, работящий, руки на тебя не поднимал, по морям возил, роскошной жизнью окружил. Что тебе ещё не так? — расходилась не на шутку Ангелина Марковна.
— Дом мне спалил! — зло выплюнула я и, поднявшись на ноги, заметалась по комнате, да только престарелую женщину уже было не остановить.
— А вот и правильно, что спалил! Хвалю! Пятёрка!
— Что? — задохнулась я и в шоке замерла на месте.
— Геля, замолчи!
— А вот и не надо меня затыкать! Я выскажусь, а там уж пусть Лера сама решает, как ей удобнее воспринимать поступки этого льва-тигра. Дом, говоришь, он спалил? А дом ли, милая моя? Я лично была в этой халупе с покосившимися стенами, полом и потолком. В углах сырость! Отопление аварийное! Мебель вся убитая! Мокрицы! А какой вокруг контингент живёт, а? Одни же алкаши и дегенераты. И ты что, думала, влюблённый в тебя мужчина, позволит своей женщине жить в такой жалкой развалюхе? Да он герой, что спас тебя и увёз подальше от этого дикого ужаса! Медаль в студию!
— Ну не жечь же! — захлебнулась негодованием её сестра, но Ангелина Марковна и тут нашлась что сказать.
— Так он ей за этот промах всё возместил — квартиру подарил. И не одну! Не, ну каков подлец, да? Ещё и машиной вслед прибил, работой мечты в приличном месте и поездками по морям-океанам. Лера, ты там живая? От жестокости этого кобеля не сильно там страдала, пока догорали угли на пепелище твоего бывшего «дома»?
— Геля, бог ты мой! Что ты несёшь? — схватилась за сердце Мария Марковна.
— Маня, ты хоть меня не разочаровывай. Ладно она — молодая, да глупая. Но мы-то с тобой жизнь прожили. Как вы хотели, чтобы Данил этот, расчётливый делец и эгоистичный потребитель, на ровном месте с женой развёлся и деньги огромные потерял, просто так, из-за прекрасных глаз очередной хорошенькой подружки? Это ж только в кино такие мужчины с первого взгляда влюбляются и голову теряют, а в жизни всё совсем по-другому, девочки. Приземлённее! Вот и полюбил тебя твой Шахов, Лера, не за красивое тело, а за душу, когда узнал тебя вдоль и поперёк. Когда прикипел к тебе намертво. Вот и бегает он сейчас сайгаком, потому что дорога ты ему. И не на эмоциях дорога, когда между ног колокольный звон, а взвешенно. Осознанно!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А жене ребёнка он тоже осознанно делал? — спросила я, и горькая слеза сорвалась с ресниц.
— Какая жена? — от шока Ангелина Марковна даже икнула и воззрилась на меня с недоверием. — Ты же сказала, что теперь-то он точно разводится ради тебя. Я решительно ничего не понимаю…
А я только развернулась и направилась в прихожую, где в моей сумочке, вечным напоминанием об очередном предательстве, лежало письмо от Эллины Безруковой. Достала его и тут же сунула под нос старушкам.
— Вот вам. Полюбуйтесь на идеального мужика. Хорош же, да! Как говорится, наш пострел везде поспел, — произнесла это и горько разрыдалась, пытаясь в который раз проглотить свою обиду.
Да только не получалось.
— Он врал мне! Что нужна, но даже не потрудился поставить красиво между нами точку. Носился со своим эго, как с писаной торбой! Что верен врал, но сам в это же время усиленно пахал на жене, торопясь заделать той будущего наследника. Что любит тоже врал, но разве ж такая любовь мне нужна, когда где-то будет расти ребёнок и думать, что папа бросил его из-за меня? Не умеет этот человек любить. И нет у него ничего святого. Просто сейчас на вершине пирамиды его ценностей стоит похоть и обращена она в мою сторону. Вот и всё.
Снова расхожусь до такой степени, что старушкам приходится отпаивать меня каким-то успокоительным отваром. Цежу его поспешно и, икая, бурчу под нос:
— Ненавижу себя. Никогда не была такой плаксой.
— Ничего, Лерочка, всё пройдёт. Ты, главное, себя не предавай, а с остальным время справится.
Время?
Последующие бесконечные, словно резиновые недели оно, казалось бы, только угнетало моё состояние. Боль не стихала. Появилась апатия. И лишь работа спасала меня от того бездонного омута, в котором я бесконечно тонула.
За Мяусом обещали приглядеть старушки. Им я оставила ключи от квартиры и попросила забрать животное под шумок, когда рядом с домом, со стопроцентной гарантией не будет привычного наблюдения. Сама же я, на перекладных отправилась в путь до фазенды, путая свои следы сначала в торговом центре, затем в метро и наконец-то на вокзале. Села в полупустую электричку и доехала до конечной, где пересела на рейсовый автобус и вышла всего в ста метрах от нужного мне резного и будто бы пряничного домика.
Там меня уже ждал сосед Пелагеи — Степан. Грустный и чуть сгорбленный дедушка, который показал, где, что и как работает, а также махнул рукой в сторону отдельно стоящей баньки, из трубы которой уже валил дымок.
— В посёлок езжу раз в неделю за продуктами. Пока оставлю тебе молока, яиц и домашнего хлеба, а на завтра список напиши, чего надобно, и я всё привезу. Собаку местную не гоняй. Она добрая, Найдой зовут. А вот кошаков поостерегись, они тут дикие, но зато вороньё гоняют, дай боже.
— Поняла вас. И спасибо!
Так я и зажила в этом диком месте. Недалеко от озера и с видом на почти дремучий сосновый лес.
И мне бы восстать из пепла, но не выходит. И с каждым днём всё труднее было преодолевать тоску, печаль и скорбь по прошлому. Бывало, я просто часами сидела на террасе и пялилась в никуда, кутаясь в огромный плед. И внутри меня зияла такая бесконечная пустота. Полнейший вакуум. И я не знала, чем могу его заполнить.
Порой казалось, что вот оно — я почти успокоилась. Но стоило мне только открыть то злосчастное сообщение, где Данил мне признавался в любви, и всё — срыв. Слёзы ручьём и голос вновь сорван от жалобного воя.
И ещё сны…
Бесконечные видения, где Шахов словно заводной твердит мне, что любит, прижимая к себе так сильно и так жарко, что я была не в силах оттолкнуть его.