– Быстро ты… – Голос Ричарда дрогнул. Обида и ярость душили, но слов не находилось. – Быстро ты… отступился… Первый маршал анаксии… Друг государя…
– Не во мне дело. – Эпинэ опустился в кресло. – Оллария цела, Талиг выживет, а мы – дело шестнадцатое… Знаешь, зачем они приходили? Вернули драгоценности Катарины. Залог за фураж и провиант.
– Вспомнили! – почти прорычал Дикон. – Когда Катари была в Нохе… когда Альдо был… Им и в голову не приходило вернуть… А сейчас! Прибежали, притащили подарки… Лизоблюды!
– Когда был жив Альдо, – голос Робера стал сухим и неприятным, – у купцов требовали деньги, а взамен давали расписки. Если давали… Драгоценности в счет долга отослала городу Катарина. Когда вновь их получила, а получила она их, став регентом. Причем далеко не все. Ты что-то хотел?
Разговора не выйдет, выйдет ссора. Робер не поймет, не захочет понять. Иноходец никогда не верил в победу, в Золотую Анаксию, в силу и величие. Для него выжить и закончить войну – уже счастье. Эр Август боялся пыток, но боролся за Талигойю до конца; Робер Эпинэ не боится ничего, даже смерти, потому что давно убит.
– Так чего ты хотел?
– Уже ничего. Говорить с тобой не имеет смысла. Я доложу ее величеству.
– Это так важно?
– Да. Больше ты от меня ничего не услышишь.
– Катарина страшно устает… Женщинам в ее положении лучше вообще не волноваться, а у нее слабое сердце. Ты уверен, что твое дело не ждет?
– Святой Алан, это не МОЕ дело! Это дело Чести. Я буду говорить о нем с королевой. Она поймет… Все поймет! До свидания.
– Подожди, – Эпинэ вновь прикрыл глаза, – раз уж ты здесь и говоришь о чести… Будет лучше, если ты переберешься ко мне или к Дэвиду. Занимать дом Алвы тебе нельзя, с какой стороны ни посмотреть. У нас есть два месяца, чтобы привести особняк хоть в какой-то порядок.
Он говорит о порядке в доме. О каком-то праве… Сын Мориса Эпинэ. Единственный уцелевший…
– Дом пожалован мне моим сюзереном! Сюзереном, о котором ты уже позабыл… Ты, его лучший друг! Он звал тебя перед смертью… Он поручил тебе Матильду… А ты… ты заигрываешь с торгашами… Обо мне не беспокойся! Я найду, куда уйти, но эти два месяца я проведу в своем доме. В доме, пожалованном Окделлам за заслуги перед Талигойей. В доме, куда я привел бездомного друга… Эр Август отдал Талигойе все, а для него не нашлось ничего, кроме тюрьмы. Зато ты принимаешь купцов с рубинами, ты и твои «чесночники»… Ты никогда не верил в нашу победу!
– Не верил, – подтвердил Эпинэ, – но речь не обо мне. Особняк Алвы нужно вернуть хозяину. Ты вошел в регентский совет при Карле Олларе, так изволь соблюдать законы Талига.
– Я не собираюсь с тобой это обсуждать, – отрезал Ричард. – Два месяца принадлежат моей королеве. Королеве, а не Олларам! Что будет с нами потом, тебя не касается.
3
Снова весна, и снова сад. Не монастырский – дворцовый, со статуями, фонтанами и плоскими вычурными цветниками. Укрыться от чужих глаз негде, и все же они были вдвоем в убранной гиацинтами беседке. Катарина отослала и своих дам, и неизбежного Пьетро. Сквозь пока еще робкую зелень можно было разглядеть серую эсператистскую шкурку и траурные олларианские платья. Это раздражало и сбивало с мысли. Юноша смотрел на кутающуюся в черную, без вышивки, шаль Катарину и молчал. У них было всего полчаса, но для единственного по-настоящему важного не находилось слов, а начинать с дела Штанцлера или Савиньяков Ричард боялся. Это могло не только убить все отпущенное время, но и потребовать присутствия законника.
Разговор начала Катари.
– Регент всегда на виду, – тихо произнесла она, перебирая черные длинные кисти, – больше на виду, чем королева, ведь королевы в Талиге не правят.
В Талиге правит тот, кто нагл и удачлив, для кого кровь, честь, слава предков, заслуги – пустой звук. Дикон без лишних слов протянул Катари письмо из канцелярии регента, презрительно уведомлявшее графа Штанцлера, что ему дозволяется воспользоваться гостеприимством герцога Окделла. Катарина поднесла бумагу почти к глазам. Она читала медленно и внимательно, еле заметно шевеля губами и все сильней напоминая найденную Диком святую, только повзрослевшую и измученную. Королева дочитала и положила письмо на колени. Белое на черном… цвета Олларов.
– Чиновники и законники всегда пишут так, – в голубых глазах стояло удивление, – иначе им нельзя.
– И кошки с ними! – отмахнулся Ричард. – Это оскорбляет эра Августа! Я понимаю, Эпинэ его ненавидит, но он отсиживался в Агарисе, пока Штанцлер сражался за Талигойю. Сражался каждый день, каждый час, хотя понимал, чем ему это грозит. Он боялся, но пересиливал страх… Неужели из-за единственной ошибки, из-за личной обиды Эпинэ…
– Маршал Эпинэ не имеет к этому письму никакого отношения, – сказала Катарина, и ее глаза стали чужими и далекими. – Приказ отдала я.
– Ты? – Следовало сказать иначе, назвать ее «ваше величество», но Ричард был слишком потрясен. – Ты?!
Она кивнула. Этот быстрый девичий жест Дикон помнил особенно хорошо.
– Я знаю, что эр Август хотел добра, но добро он принес только врагам Талига. Не мне его судить, мы все… Ричард, жизни графа Штанцлера ничего не грозит. Над ним не будет суда, хотя он не искупил то, что… сделал. Он сохранит титул. Собственность Штанцлеров… То, что от нее оставит война, останется в его распоряжении. Если ему будет не на что жить, ему будет назначено пособие, но это все, что я вправе для него сделать.
Этого Ричард не понимал, не мог понять… Катарина Ариго, Талигойская Роза, звезда всех Людей Чести, его королева смотрела ему в глаза и говорила, что все они – эр Август, отец, она сама – ошибались.
– Мне страшно от того, о чем я молила Создателя. – Тонкие пальцы все быстрее мяли бахрому. – Твоему отцу тоже стало бы страшно, если б он победил. Если б увидел свою победу…
– Раньше ты говорила иначе, – напомнил юноша. – В саду… В другом саду, в аббатстве!
– Я помню. Я помню все наши разговоры, Дикон… Овца может не любить пастуха и собак, может мечтать уйти в лес и жить там среди цветов. Может даже восхищаться волками. Пока не встретится со своей мечтой… Я встретилась. Я больше не мечтаю.
– Ты все равно на нее похожа!..
– На нее? – Не понимает. Она же никогда не бывала в этом доме и не видела…
– На икону. Я открыл храм и увидел в нем тебя… Теперь там горят белые свечи и стоят цветы. Гиацинты… И будут стоять, пока я жив.
– Где этот храм? – Она робко улыбнулась. – Я… я хотела бы это видеть.
– Это моя домовая церковь… Ее давно не открывали. Я бы тоже не открыл, если б не сон. Мне приснился Рамиро Алва и сказал, где меч Раканов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});