Поперек меня лежит Лота Мин. Его голова откинута, глаза закрыты. Я долго извиваюсь, чтобы принять сидячее положение. Я шепчу имя Мина, но ответом мне по-прежнему только его болезненное дыхание. Придерживая ему голову, я вытягиваю из-под него ноги. При этом я молю вселенную, чтобы Мин не вскрикнул. Вселенная мне внемлет: Мин вообще ни на что не обращает внимания. Освободив себе ноги, я опускаю его голову на землю и ползу к краю воронки, чтобы оглядеться.
Я пытаюсь уловить в темноте малейшие движения, слабые шорохи. Потом пробую понять, что к чему, выглянув из воронки с другой стороны.
— Ро... — Голос Мина так слаб, что у меня замирает сердце. — Ро?
Я подползаю к нему.
— Лежи тихо. Нам надо затаиться.
В животе у Мина зияет дыра размером с мою голову. Кажется, безжалостная клешня смерти выдрала из Мина органы воспроизводства. В кровавом колодце отражаются звезды. Со слезами на глазах я поднимаю руку и так застываю, не зная, как быть.
— Язи Ро, мне так больно! Я серьезно ранен?
— О Мин... — У меня нет даже бинтов. Я снимаю с шеи грязный шарф и накрываю им его рану.
Серьезно?.. Я уже ничего не вижу от слез. На сей раз силы, ведающие в этом мире соотношением справедливости и безжалостности, просто обязаны дрогнуть и не допустить абсурдной развязки. Но как сказал один человек, имея в виду последствия переговоров: «Если ничего не изменится, то ничего не изменится»...
— Да, ты ранен, Мин. У тебя... — Этого я не могу произнести, хотя много раз говорил эти слова чужим и друзьям, любимым, даже иногда людям.
— Я умираю? — шепчет Мин.
— Да.
— Когда «пастилка счастья» нужна, ее никогда не бывает, — хрипит он.
Я кладу руку ему на лицо. Он пытается взять в кулак талман у себя на шее.
— Не сейчас, — стонет он. — Столько всего не сказано, не сделано... Не сейчас...
Все, что я могу, — это взять его за руку и сказать то, что еще не говорилось:
— Ты забираешь с собой мою любовь и мое сердце, Мин.
— Не оставляй меня, Ро.
Мне не дает ответить внезапный звук. Это не что-то непонятное, принесенное ветром, а мелодия — нежная, западающая в память. Звуки несутся над полем боя, над трупами и воронками, и каждый пропитан кровью и слезами. Я умираю от печали, но во мне снова просыпается солдат. На волынке играет человек!
Мин открывает рот, чтобы спросить про звук, но я прикасаюсь к его губам и шепчу:
— Тихо! Люди совсем близко.
Музыка прекрасна и полна страдания, музыкант не стесняется слез. Он тоже оплакивает утрату, и я, к своему удивлению, способен ему сочувствовать.
Музыка становится громче. Мин тянет меня к себе, касается губами моего виска.
— Моя любовь принадлежит тебе, Ро. А теперь ступай. Ты должен спастись.
Мин разжимает пальцы. Я тоже касаюсь губами его лица и ползу к разбитому орудию, подобрав по пути свой шлем.
Вся моя надежда на то, что музыкант, поглощенный игрой, пройдет мимо. Укрывшись за лафетом, я нахлобучиваю шлем, включаю датчик и впиваюсь взглядом в кромку воронки. Вскоре появляется голова: судя по тому, что она неуклонно растет, путь музыканта лежит в сторону воронки. Вскоре я вижу его уже по пояс. Это мужчина в полном боевом облачении. Его бронежилет и остальные доспехи покрыты царапинами и вмятинами и разрисованы разноцветными полосами. На шее у бойца болтается маленький, украшенный бисером мешочек с вышитой на нем птичкой, на спине висит дракский энергонож. Его пальцы скользят по деревянной дудочке. От дудочки тянется надетый на шею ремешок.
«Если бы я только был вооружен...» — шепчу я. Увы, мое оружие и оружие Мина выброшено за пределы воронки и наверняка повреждено так, что уже не починишь. Я стараюсь не дышать и надеюсь, что Мин тоже не издаст ни звука. Возможно, у человека не работает или не включен датчик в шлеме, а может, он от горя не обращает внимания на его показания. Есть надежда, что он все-таки пройдет мимо.
Но печальная песня внезапно обрывается. Человек резко бросает свою дудочку, повисающую на ремешке. Молниеносное движение — и энергонож оказывается у него в руках.
Он видит Мина. Я совсем перестаю дышать и шарю вокруг себя в поисках хоть какого-нибудь оружия. На глазах выступают слезы отчаяния: я не могу нащупать даже камня.
В скорченного Мина бьет луч фонаря. Между станинами лафета мне видно, что делает человек. Он опускает энергонож и что-то говорит не на английском языке. Он обращается к Мину, потом воздевает руки к звездам и обращается к ним. Поговорив со звездами, он снова берет свой музыкальный инструмент и, причудливо пританцовывая, наигрывает что-то совсем уж странное.
Мой страх постепенно ослабевает: я уже надеюсь, что этот человек — колдун или целитель, пытающийся помочь моему боевому товарищу и любимому. Но не успеваю я перевести дух, как песня и танец обрываются, человек снова поднимает энергонож и с его помощью отрезает Мину правую ногу в области лодыжки. Потом, опять запев, он приступает к левой ноге. Дальше наступает очередь кистей, кусков плеч и бедер размером с кулак... Мой товарищ визжит от боли. Вскоре он, к счастью, теряет сознание, но человек не прекращает своего мясницкого занятия и не унимается до тех пор, пока на дне воронки не остается груда мяса в луже крови.
Удовлетворившись содеянным, человек шагает дальше, и его флейта продолжает оглашать поле битвы пронзительными звуками. Я выползаю из воронки с красными от ярости глазами. Я даю Мину торжественную клятву, что отныне буду не просто убивать людей, а непременно превращать каждого в верещащее от боли кровавое месиво.
Месть. Кровавая, безжалостная, всесокрушающая месть!
О да, я принес кровожадному большинству немало жертв. Я замучил до смерти достаточно людей, чтобы навсегда заселить свои сны чудовищными кошмарами.
— Капитан, — отвечаю я Ореаху, — я задыхаюсь от жажды мести. Она пожирает меня живьем. Но твой вопрос — чего я хочу больше всего. Так вот, больше всего, капитан, я хочу положить всему этому ужасу конец. Хочу стать свидетелем его прекращения. Я хочу мира. Он должен наступить. Должен!
Я чувствую на щеках слезы и стыжусь их. Вак, не спуская глаз с пистолета, собирает его, заряжает, прячет в кобуру. Встав, он глядит на меня и говорит:
— Язи Ро, я побывал на твоем рабочем участке и убедился, что ты чистишь и следишь за исправностью вверенного тебе оружия. Может быть, ты согласишься остаться в моем экипаже? Это, конечно, не ахти какой дом, но будь у тебя лучше, ты бы тут не очутился.
Я чувствую странную боль в груди. В шкафчике у моей койки лежит пакет от Зенака Аби для джетаи диеа Талман-коваха. Что обязывает меня доставить его по назначению? Данное слово? Иллюзия мира? Что стоит бросить пакет в мусор, забыть о нем, превратиться в космического скитальца? Получив рекомендации на «Торе Соаме», я бы смог поступить на корабль, отправляющийся на какую-нибудь загадочную, экзотическую планету. Война станет для меня неприятным воспоминанием. И что такое труд Зенака Аби, если не очередная иллюзия? Даже величайшие ученые, штудирующие и проектирующие пути обстоятельств, никак не додумаются, как добиться мира на Амадине. Как же отступнику, изменнику, джетаху без всякого оборудования, зато с пистолетом за поясом, найти заветный ответ? Еще одна достойная сочувствия, беспочвенная мечта в мире иллюзий...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});