И, взвившись от усердия на фальцет, завопил благим матом:
– Браво, моя золотая! Браво, мой ангел!
– Дивная красавица! Само воплощение грации, – сказал барон де Барбаншуа.
– Вот, оказывается, за чей счет она приобретает свои наряды! – заключил Юноде, и, обменявшись поверх напудренной головы толстенького откупщика грустным взглядом, бароны в унисон пропели:
– Куда мы идем, мсьё барон? Куда идем?
Вслед за первым «браво», брошенным Ориолем, в публике раздались бурные аплодисменты. Мадемуазель Нивель действительно танцевала великолепно. Всем особенно понравилась ее легкая, как порыв южного бриза, поступь, когда она, едва касаясь поверхности, носилась по рисованной водной глади, между кувшинок и стеблей дикого овса, порхая, словно прозрачная стрекоза.
Право же, мсьё Лоу, придумавший и на свои средства соорудивший страну, где танцевали сказочные феи, заслуживал всяческих похвал. Зрители то и дело на него оглядывались, бросая ему благодарные взгляды и ласковые улыбки. Толпа его любила. Толпа не чаяла в нём души.
Однако в Пале-Рояле в ту ночь нашлось, по меньшей мере, два человека, не принимавших участия во всеобщем веселье. Кокардас и Паспуаль в течение минут десяти самоотверженно следовали за облаченной в розовое домино мадемуазель Сидализой. Внезапно розовое домино исчезло, будто сквозь землю провалилось. Это произошло в непосредственной близости от фонтана перед входом в длинный шатер, укрытый сморщенной бумагой, изображавшей пальмовые листья. Когда мастера шпаги попытались войти, перед ними возникли двое французских гвардейцев; – скрестив сабли, они преградили им путь. В шатре переодевались артистки кордебалета.
– Пресвятая сила! Господа хорошие… – в замешательстве пробормотал Кокардас.
– Сюда нельзя! – коротко предупредил один из гвардейцев.
– Послушайте, коллега… – начал было Паспуаль.
– Вам сказано, – нельзя! Здесь голые женщины. Ступайте своей дорогой!
Кокардас и Паспуаль растерянно переглянулись. В одно мгновение братья по оружию осознали масштаб постигшей их беды. Они упустили порученную их заботам птичку. Теперь все было кончено. Кокардас, нахмурясь, стиснул руку нормандца.
– Что же, дружок мой, – произнес он в полном отчаянии, – по крайней мере, мы сделали все, что было в наших силах!
– Увы, мэтр, мы проморгали свой шанс, – печально согласился Паспуаль.
– Эх, крапленый туз! Ясное дело, теперь мы пропали. Вот что я тебе скажу, коль скоро мы все равно здесь, то давай с горя, хоть поедим, как следует и выпьем! Не отказываться от угощения. А там, будь, что будет!
Брат Паспуаль тяжело вздохнул:
– Я только об одном его попрошу. Пусть он меня отправит на тот свет ударом клинка в грудь. Ему, ведь, все равно.
– Почему же именно в грудь? – с мрачной улыбкой поинтересовался гасконец.
В глазах нормандца стояли слезы. Право, они его не украшали. В эту решительную минуту Кокардас подумал о том, что никогда кресле он не видел менее привлекательного мужчину, чем его верный помощник. Тем не менее, не без кокетства опустив лишенные ресниц веки, брат Паспуаль пояснил:
– Друг мой бесценный, я хочу умереть, сраженным в грудь, потому, что, привыкнув всегда нравиться женщинам, с ужасом думаю о том, как они вдруг увидят мое красивое лицо, обезображенным дырой во лбу.
– Эх ты, бедолага! – со стоном выдавил Кокардас. Смеяться у него теперь не было сил. С опущенными плечами, понурив голову, похожие на две сомнамбулы, они угрюмо брели вокруг площадки, где шло представление.
А представление действительно было захватывающим. Балет назывался: «Дочь Миссисипи». Со времен появления этого вида искусства никто никогда еще не видел ничего подобного. Дочь Миссисипи в прекрасном исполнении мадемуазель Нивель, попорхав стрекозой между розами, кувшинками и стеблями овса, изящным жестом позвала своих подруг, вероятно племянниц Миссисипи, и те, тут же появились, семеня мелким бисером на пуантах и держа на плечах и тонких шеях гирлянды цветов. Их костюмы напоминали тот, в котором танцевала Нивель, разве что блесток и сверкающих камней на них было поменьше. Племянниц исполняли: мадемуазель Сидализа, мадемуазель Дебуа, главной Дюплант, мадемуазель Флери и еще несколько балетных знаменитостей. Собравшись вместе, они к огромному удовольствию публики исполнили групповой танец, смысл которого состоял в том, как они счастливы на лоне щедрой природы. Их феерическое антре сопровождалось томительно сладостным пиччикато струнных.
Вдруг скрипки замерли. После секундной паузы раздался одиночный оглушительный напоминающий пушечный залп удар сразу в несколько литавр и тамтамов. Вслед за залпом, словно его осколки забубнила зловещая барабанная дробь. Из-за кустов выскочило с две дюжины нагих мужчин. На них были лишь узенькие набедренные повязки, а головы венчали бизоньи рога. Их тела, сильно загримированные какой-то жирной краской, лоснились и отдавали в свете фонарей оранжевыми бликами. Это был ансамбль солистов изображавших кровожадных аборигенов. Не беремся уточнять, в какой степени родства они состояли с Миссисипи, но выглядели весьма устрашающе. Бешено вращая глазами, гримасничая и скаля зубы, дикари с легкостью размахивали бутафорскими томагавками. Содрогаясь, подскакивая, в неистовых батманах закидывая ноги так, что не загримированные розовые пятки оказывались выше головы, они приближались к девушкам в явном намерении их зарубить и съесть в сыром виде. Чтобы подчеркнуть драматичность ситуации палачи и жертвы в сопровождении скрипок вместе станцевали менуэт, вызвавший у зрителей единодушное одобрение, так, что менуэт пришлось исполнить на бис.
Затем людоеды в такт музыки замахнулись на девушек топорами, те съежились, присели на корточки и картинно прикрыли ладонями лица. В это мгновение скрипки, исполнив последнее колено менуэта, замолчали. Потом наступившую тишину прорезал мощный сигнал фанфар и корнетов а пистоне, вслед за чем, из-за всех кулис и задников на площадку высыпала ватага красивых парней, одетых в форму французских моряков. Оркестр заиграл громогласным тутти разухабистую жигу новейшего образца. Началась всеобщая свистопляска. Таней изображал сражение между моряками и туземцами. Девушки, взимая руки, жестами благодарили небеса за ниспосланное спасение. Кульминацией сюжета был танец, означавший схватку один на один между капитанов моряков и предводителем дикарей. Номер был исполнен в форме чистого па де де. Поражение дикарей доносилось до слуха витиеватой курантой. Победа французов отчеканилась стремительным бурре, во время исполнения которого, девушки разносили и разбрасывали по всему пространству неизвестно откуда прибывавшие цветочные гирлянды, что символизировало полную победу цивилизации над дикостью.