– Княжество Сакульское за невестой род Друцких отдает, боярин Василий Ярославович, а также имение Лисьино, что обязуюсь я первенцу молодых подарить. Однако же и ты, боярин, по уложению, сходный подарок сделать обязан…
Шутки кончились – отец жениха развернул свиток и стал знакомиться с его содержанием, губами проговаривая записанные слова. Закончив один, взял второй, но его просматривал уже быстрее. Тем временем слуги принесли пюпитр, поставили между гостями и хозяевами, приготовили чернильницу с семью гусиными перьями – Зверев со скуки пересчитал.
– Все верно, Юрий Семенович, – наконец признал боярин Лисьин, встал, выбрал себе перышко и решительно подписал один свиток, затем второй.
Гости загудели. Следом к пюпитру подошел князь, начертал свой автограф там и там. Теперь гости закричали здравицы по-настоящему, принялись поздравлять… Разумеется, родителей. Чуть выждав, священник опять запел молитву, заставив присутствующих немного успокоиться. После благодарственного молебна князь и боярин забрали с пюпитра по грамоте, обнялись, троекратно поцеловались.
– Что-то мы совсем про купца нашего забыли! – вдруг спохватился князь Юрий Семенович. – Ну за такую обиду я отдариться готов. Отдариться подарками добрыми, в жизни нужными.
Он хлопнул в ладоши. В горнице появились двое молодых – без бород – холопов с дарами. Перво-наперво князь Друцкий кинул на плечо Андрея связку соболей, скромно присовокупив:
– Чтобы детей у вас было, как волосков на этих шкурах. – А затем протянул тонкую, в палец, плеть с резной, расписанной позолотой рукоятью: – И чтобы мир и согласие в доме были.
– Это, надеюсь, не понадобится. – Зверев сунул плеть себе за пояс. Низко поклонился, чиркнув рукой по половицам. – Благодарствую, княже.
– Не пора ли купцу нашему и к товару прикоснуться, уста сахарные поцеловать? – спросил Юрий Семенович у гостей.
– Пора, пора! – радостно отозвались те.
– Ну так приведите невестушку наконец!
У Андрея невольно екнуло в груди: сейчас он увидит ту, с кем будет прочно связан на всю оставшуюся жизнь. Во всяком случае – в этом мире.
Несколько минут томительного ожидания. Наконец толпа расступилась – и по образовавшемуся проходу две румяные девицы подвели к нему, держа за руки, одетую во все белое новобрачную. На голове ее покоилась такая плотная вуаль, что невеста и вправду могла не видеть дороги, причем свисала ткань до юбки, закрывая все туловище – а юбка расходилась колоколом, скрывая все остальное.
– Поцелуй свою невесту, купец красный, – разрешил князь.
Девицы с двух сторон начали поднимать вуаль и тут же – раз! – вскинули между молодыми сатиновый, расшитый красными крестами платок.
– Целуй, – повторил тесть.
И Андрей, вздохнув, так и поцеловал – через ткань. Подружки тотчас опустили вуаль, а уже после убрали платок. Тайна осталась нераскрыта.
«Вот подсунут каргу старую и уродливую, лет тридцати, да прыщавую – и докажи потом, что не о ней сговаривались, – подумал Зверев. – Что же мне, так и венчаться втемную?»
Хотя – о чем говорить, если брачный договор уже подписан, скреплен молитвой и может быть подтвержден сотней свидетелей? Обратного пути больше нет.
После поцелуя князь опять завладел невестой, и когда кавалькада, увеличившись почти втрое, покатила обратно, она сидела в санях рядом с ним, а Андрей возвращался в гордом одиночестве – если не считать Пахома на облучке.
Где-то часа в три пополудни, с песнями и молитвами, что гости пели через одну, с бубенцами и смехом свадебный кортеж остановился перед воротами Филаретова храма, в котором тут же зазвонили колокола. Все гости, замолкнув, чинно вошли внутрь. Василий Ярославович подвел к алтарю Андрея, князь Друцкий – княгиню Полину. Молодые встали бок о бок, началось таинство венчания. В дурмане ладана, сладкого воскового дыма, Зверев чуть не пропустил момент, когда следовало сказать «Да», но все же успел отреагировать, заминки никто не заметил. Хотя, с другой стороны – ответ мог показаться излишне нервным. Невеста выразила свое согласие куда скромнее и спокойнее. Они обменялись кольцами, после чего прозвучало сакраментальное:
– Теперь можете поцеловать друг друга.
Андрей протянул руки к вуали – но в его пальцы тут же вцепились подруги невесты и позволили поднять ткань ровно настолько, чтобы показались пухлые алые губы, пахнущие розами и медом.
– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа… – Священник поднес ему золотой кубок, позволил сделать глоток, потом отошел к невесте, опять вернулся к Звереву.
После трех таких переходов чарка упала, покатилась. Андрей дернулся ее поднять, но невеста успела прижать сосуд своей ногой в мягкой войлочной черевичке.
– Ага! – встрепенулись гости. – Видать, Полина в семье верховодить будет!
Зверев понял, что его и тут обвели вокруг пальца.
Наконец свадебная церемония добралась и до трапезной в усадьбе. Уставшие гости принялись пить, есть, кричать жениху с невестой здравицы – вот только на столе перед молодыми было пусто. Даже корца с водой колодезной никто не поставил.
– Однако же, дитя мое, – слегка подкрепившись, поднялся князь, – пора тебе ныне с убрусом расставаться. Тебе по чину отныне токмо кокошник на голове иметь. Давайте, девушки, разоблачайте подружку свою бедную. Снимайте с нее уборы девичьи, надевайте ей уборы женские.
Почему-то Андрея ничуть не удивило, когда, прежде чем снять с невесты покрывало, между ним и теперь уже женой натянули занавеску из плотного полотна. Его удивило, когда Василий Ярославович хлопнул ладонью по столу:
– А нехорошо так, люди добрые! Как же добру молодцу на невестушку свою и не посмотреть?! Показать ему красу девичью надобно!
– Надо, надо, надо! – согласились гости. – Покажем, пусть смотрит!
Зверев подумал, что занавеску между ним и Полиной наконец-то уберут. Не тут-то было! Перед краем занавески поставили небольшое зеркальце, в котором он, и то не без труда, мог углядеть только край подбородка, кончик носа или уголок глаза. Андрей наконец-то понял, почему на Руси нет разводов и люди женятся только один раз. Дважды такого издевательства он бы не выдержал!
Когда полотно упало, его законная супруга уже опять сидела под непроницаемой вуалью, положив ладошки на стол. Так они просидели еще с час, пока на стол не принесли запеченного целиком лебедя, а перед молодыми не поставили тоже запеченную, но курицу.
– Ай, глядите! – запричитала белокурая боярыня из родственников князей Друцких, – Курочка за зернышками прибежала! А зернышки-то не здесь! Зернышки в другом месте! Ай, покажем курочке, где они, зернышки, лежат. Зернышки сладкие. Зернышки наливные. И птице покажем, и жениху с невестою.
Она взяла лоток с цыпленком, двинулась к дверям. Полина поднялась. Андрей, поняв, что это приглашение для них двоих, тоже встал. Они молча поклонились гостям, пошли вслед за боярыней. Следом увязалось еще несколько гостей со свечами. Все вместе они забрались на чердак. Гости расставили под балдахином свечи – кому куда в голову пришло, – с ехидцей посоветовали:
– Хорошо вам зернышек поклевать! Хороших зернышек, хорошего урожая! – После чего один за другим спустились в люк.
Зверев с удовольствием опустил за ними крышку и придавил ее сверху старым обрезком стропильного бревна:
– Ну теперь-то, надеюсь, все?
Он вернулся под балдахин, в мерцающий розовый полумрак, уселся на постель рядом с молодой женой. Лоток с курицей стоял на полу, в ногах. Рядом какой-то добрый человек оставил крынку с темным пенистым квасом.
– Ты есть-то хочешь?
– Да, – тихо отозвалась девушка.
– Что?
– Да…
Андрей наклонился, дотянулся до лотка, придвинул его под ноги – не на постели же есть! Хотел было взяться за ножку, но сообразил, что руки тогда будут жирные, повернулся к Полине, схватил вуаль и решительно сорвал. Девушка пискнула, закрыла лицо руками. А когда Зверев, взяв за запястья, развел их в стороны – опустила голову.
– Ты чего? – поинтересовался он.
– Я… Я боюсь…
– Так теперь и станешь всю жизнь ходить носом в землю? Ну-ка, посмотри мне в глаза! Давай, давай… Ну… – Он отпустил руки невесты, подставил пальцы под подбородок, поднял лицо к себе. Узкий, даже острый подбородок, пухлые и румяные, как наливные яблоки, щеки, крохотный носик, голубые, близко посаженные глаза, подведенные углем брови, маленький лоб, темные, почти черные, волосы. В общем, конкурса красавиц девице не выиграть. Но в принципе и не страшная. Просто слишком маленькое лицо для такой большой моськи. Щеки, как у бульдога, свисать скоро начнут, уши в коже потонут. – Слава богу…
– Про что ты?
– Я боялся, что мне вот так, тайком, под покрывалом, уродину какую-нибудь подсунут. А ты ничего, симпатичная.