Читать интересную книгу Желтый дом. Том 1 - Александр Зиновьев

— Ну и пусть! Зачем мне-то ты об этом говоришь?

— Мы же все-таки как-никак друзья. Мой долг предупредить.

— Благодарю. Но лучше не надо больше на эту тему.

— Как хочешь. Заглянем?

— Я занят сегодня.

— Тебе к каким? К восьми? Так еще успеешь, времени навалом. Вот сюда! Какой настоящий мужчина в трезвом виде ходит на свидание с женщиной?! Сегодня у меня куча денег. Водочку, конечно? И пивка. Да брось ты эту Сикушку! Неужели тебе баб приличных не хватает? Хлопот не оберешься. Повторим?

— Мне пора.

— Успеешь. Возьмешь такси. В крайнем случае подождет. Подумаешь, птица какая! Хочешь анекдот? Картер спрашивает у Брежнева, как в Советском Союзе борются с пьяницами. А мы их лишили закуски, ответил Брежнев.

Голоса

У меня бывает иногда такое состояние, будто я нахожусь в гигантской непонятной машине, стремящейся к пропасти. Я стараюсь помешать этому стремлению, а оно усиливается. Тогда я хочу помочь ему, и оно усиливается в той же мере. И я чувствую, что есть единственный способ остановить движение машины: совсем перестать жить. Но ведь именно к этому она и стремится! Бывало с тобой нечто подобное?

Конечно. Я всю свою сознательную жизнь был в таком состоянии.

Но если не играет роли, за ты или против, добродетелен или грешен, как же в таком случае жить?

Каждый решает по-своему. Я, например, решил бегать в самоволку, хватать первых подвернувшихся баб, драться с танкистами просто за так, пить все, содержащее градусы, закладывать виражи под девяносто градусов вместо положенных шестидесяти, пикировать отвесно вместо положенных сорока пяти градусов, напрашиваться на самые опасные задания.

А какие были самые опасные?

Разведка. Летишь в одиночку или парой. Твое дело — смотреть, фотографировать, сообщать о виденном. И упаси Боже ошибиться! По твоим данным пойдут бомбардировщики и штурмовики, будет работать дальнобойная артиллерия. Потом Органы проверят, и, ежели что, капут. Летишь ты далеко в тыл врага. Обычно — в плохую погоду. И сбить тебя могут танки, зенитки, «мессера». Можешь сам напороться на электропровода, на какую-нибудь насыпь или вышку.

Что же в этом хорошего?

Свобода! Все зависит от тебя лично. Главное — ты не в общем строю. Исключительность положения. Можешь вытворять такое, что запрещено другим. Например, гонять бреющим. Обстрелять ничего не подозревающую мирную деревушку. А по возвращении докладывать «лично». И упиться до потери сознания.

Пережить смертельную опасность только для того, чтобы упиться?

Чудак! Пьянство у нас не физиология. И даже не психология. Упиваясь, мы обретаем самое ценное для человека нашего с тобой типа: внутреннюю свободу.

А что делать мне?

Тебе видней. Мне повезло: меня сбили вместе с моими смутными проблемами. Не знаю, что со мною стало бы, если бы уцелел. Может быть, дотянул бы до отставного полковника. Стал бы начальником первого отдела в твоей конторе. Кстати, зачем у вас первый отдел? У вас же нет ничего секретного.

Дело не только в секретности.

Понимаю. Без Особого Отдела никак нельзя. Извини. Меня зовут к командиру. Будет взбучка за вчерашний перепой. Но мне на это плевать. Война еще долго протянется. Меня все равно скоро сшибут. Так что над перспективами мне голову ломать не надо. Между прочим, у меня обнаружилась странная способность: я заранее знаю, кого собьют в предстоящий вылет. Я предсказал это уже четырем летчикам. Теперь в полку меня боятся и избегают. Ты можешь объяснить этот феномен? Нет? Берегись, парень! У меня такое ощущение, что тебя тоже скоро собьют.

Речь случайного собутыльника

Наши диссиденты на Запад надеются. О, наив! Хочешь, я расскажу тебе случай, который исчерпывающим образом характеризует Запад? Два года назад разрешили выехать на Запад одному видному диссиденту. Недавно сообщили, что он умер от сердечного приступа. А на самом деле произошло вот что. Выпустить-то его выпустили, но решили убрать там, на Западе. И всадили ему каким-то образом ядовитые бактерии. Его удалось спасти. Врачи, безусловно, установили, что имело место покушение. Но власти запретили это предавать гласности, поскольку не хотели из-за такой мелочи портить отношения с нами. А результат? Наши агенты убедились в безнаказанности и вскоре устроили обреченному диссиденту «сердечный приступ». И на сей раз власти западного государства решили, что нет полного доказательства убийства. Подонки, говоришь? Конечно. И я так считаю. Но самое мерзкое в этой истории то, что никаких выгод из общения с нами это государство не извлекло. Что же делать? Надеяться только на себя. Стрелять надо! Бомбы бросать! В кого?! Не маленький, сам знаешь. Какой от этого прок? Никакого. Может быть, хуже будет. Ну и что? Разве люди дерутся для того, чтобы выгоду извлечь? Пора, молодой человек, нам вспомнить, что мы — мужчины, а не бабы. Бить Их надо! А что из этого получится — не наше дело. Наше дело, юноша, — трупы. А подбирать их — пусть этим занимаются женщины.

Из рукописи

Еще более разительные перемены произошли в социальной среде человека. Прошлый век и начало этого — безудержная революционность, надежды на райское общество в ближайшем будущем, иллюзии, чаяния. Теперь же эти чаяния воплотились в действительность, общество трудящихся и для трудящихся стало реальностью, обнажились его сущность и перспективы, наступили разочарование и страх. Конечно, новое общество избавило многих людей от язв старого, например от безработицы. Люди тут сыты. Имеют одежду и жилье. Получают образование. Но какой ценой? Ценой новых форм разделения людей на рабов и господ, новых форм закрепощения и насилия, новых форм социальных контрастов, новых форм жесточайшей борьбы за существование. Я не хочу здесь описывать язвы нового общества — они теперь общеизвестны, и обличительная литература уже выглядит банальной и оставляет равнодушным. Я хочу обратить внимание лишь на два момента: на закономерный характер пороков нашего общества и на идеологическую реакцию на них.

Объективные общественные законы действительно существуют. Но им подчиняется всякое общество, в том числе и новое социалистическое, развитое социалистическое, коммунистическое. И в соответствии с ними складывается общественная жизнь, а отнюдь не в соответствии с благими пожеланиями теоретиков, на каких бы позициях они ни стояли и какие бы прекраснодушные проекты ни строили. Законы эти просты и очевидны. Хотя действие их скрыто и затемнено множеством обстоятельств, оно так или иначе неотвратимо. Приведу несколько примеров их. Примем такие обозначения: М — полезная отдача человека (полезный труд); N— фиктивная (кажущаяся) отдача; Р — вознаграждение за деятельность; Q — социальное положение индивида. Есть способы измерить все эти величины. Но нам здесь важны их зависимости, выражаемые такими утверждениями: 1) Р адекватно Q, то есть чем выше (ниже) Q, тем выше (ниже) Р; 2) сумма М и N есть константа для каждой социальной категории индивидов; 3) М обратно пропорциональна Q, то есть чем выше (ниже) Q, тем меньше (больше) М; из этого закона логически следует, что N прямо пропорциональна Q; 4) чем меньше Р, тем меньше М; 5) М невозможно на достаточно долгий период и заметным образом увеличить без увеличения Р. Разумеется, все приведенные законы действуют, как и вообще законы массовых явлений, как тенденции, а не как подтверждаемые в каждом частном случае. Согласно этим законам в обществе неизбежно складывается система социальных привилегий и распределение ценностей в соответствии с социальным рангом индивидов. А низкий жизненный уровень производителей материальных и духовных ценностей имеет неизбежным следствием замедление (а то и снижение) роста производительности труда. Многие законы такого рода уже описаны в критической (в основном — в антикоммунистической) литературе. Систематически описав их совокупное действие, можно дать убедительное обоснование тому, что отрицательные явления в жизни Советского Союза порождены не «временными» трудностями и не случайны, а суть неизбежные спутники положительных явлений социализма (коммунизма). Более того, можно показать, что никакого принципиально иного социализма и коммунизма, чем уже имеющийся у нас, нет и никогда не будет. Возможно некоторое улучшение жизненного уровня населения, но никаких существенных социальных перемен уже не будет. И не будет никогда никакой «высшей стадии», когда «как из рога изобилия» и т.п. Современная наука, может быть, еще не способна всесторонне раскрыть позитивные потенции общества. Но она уже способна точно сказать, на что не способно никакое общество: оно не способно обойтись без своих собственных язв.