– Так приказал… креатор Платт? – спросил я.
– Нет, – отрезал Людвиг. И добавил: – Так хочет Арсений Белкин.
«Да откуда тебе, железному истукану, вообще знать, чего мне хочется, а чего – нет?» – хотел воскликнуть я. Но, во-первых, у меня попросту не осталось сил произнести такую длинную фразу, а во-вторых, я бы все равно не успел ее договорить, поскольку наш разговор был беспардонно прерван.
Убедившись, что робот наотрез отказывается ему подчиняться, Косматый в гневе подскочил с кресла и выхватил из поясной кобуры пистолет. Само собой, сицилиец намеревался стрелять не в пилота. Томазо уже оказал мне любезность, известив о том, что моя персона Южному Трезубцу даром не нужна. Косматый собирался просто-напросто доделать за Мухобойкой его работу – пустить мне пулю в башку и тем самым не оставить Людвигу выбора, поскольку вряд ли тот станет переправлять в карантинный блок мертвое тело какого-то статиста. Вместо меня сицилийцы планировали спасти своего приятеля, призывно жестикулирующего со смотровой площадки соседней башни. Похоже, нашим врагам претил принцип «в тесноте, да не в обиде», и они не желали возвращаться в Поднебесную, испытывая неудобства из-за того, что пилоту вдруг вздумалось прихватить с собой недобитый «балласт».
Чуткий слух кибернетического существа уловил звук взводимого пистолетного затвора и торопливые шаги по трапу, а электронный (или за счет какой энергии он там функционировал?) мозг мгновенно проанализировал ситуацию. Гусеничное шасси Людвига развернуло его на пол-оборота подобно тому, как разворачивается на месте танк, только у робота ушло на это гораздо меньше времени. Еще секунду назад он смотрел на меня – и вот уже стоит, повернувшись… скажем так, лицом к Косматому.
Резкое движение пилота заставило сицилийца непроизвольно вскинуть пистолет, нацелив его не на меня, а на Людвига.
– Охренел, что ли, stronzo ?! – выкрикнул Косматый. Взбудораженные Мухобойка и Демиург тоже вскочили с кресел, словно их троих шарахнуло одним электрическим разрядом. – Прочь с дороги, мать твою, а не то сейчас дырки для глаз в твоем железном ведре прошибу! Живо!
Вместо того чтобы подчиниться, Людвиг загудел, как трансформатор на максимальной нагрузке, а включившиеся на миг сервомоторы скелетообразного каркаса заставили пилота изобразить нечто похожее на разминочное движение – такое, какими боксеры растрясают перед боем мышцы. Робот явно давал понять, что плевать хотел на все законы робототехники и воспрепятствует намерениям человека, даже если придется ради этого применить силу.
Возможно, на кого-нибудь другого прозрачные намеки разумной машины и подействовали бы, но только не на Косматого. Очевидно, сама мысль о том, что ему придется отступиться перед грудой ходячего железа, казалась сицилийцу предосудительной. Гонора в нем кипело столько, что, обратись к нему сейчас с призывом образумиться даже сам папа римский, Косматый послал бы его к черту и ни на йоту не изменил бы своим принципам.
– Ну и что ты на это скажешь?! – с вызовом прокричал он Людвигу. Однако стрелять в него все-таки не стал, пусть даже у макаронников и имелся свой пилот, а резко метнулся вбок, как выполняющий обвод футболист, при этом на ходу переводя прицел пистолета с головы робота на мою и спуская курок… И тут же лишился кисти, поскольку вместо выстрела оружие взорвалось у Косматого прямо в руке.
Произошло это, конечно же, не случайно, а после того, как пальцы Людвига схватили пистолет головореза за ствол и сжали его стальной хваткой аккурат в момент, когда Косматый нажал на спусковой крючок. Сицилиец обладал хорошей сноровкой, но соревноваться с роботом в скорости реакции ему было не под силу. Кибернетический пилот все равно оказался быстрее и точнее, а вдобавок к этому еще и не страдал человеколюбием. Пока левая рука Людвига сплющивала затворную раму взорвавшегося пистолета, правая тем временем ухватила макаронника за горло и швырнула жертву в поток. Причем сделала это с такой силой, что, прежде чем утонуть, тело Косматого сначала пару раз отскочило от воды, как будто до этого он катался на водных лыжах и, споткнувшись, сорвался на полной скорости с буксировочного троса.
Сейчас места в салоне хватало всем, но если трусливый Демиург явно не возражал против совместной прогулки в компании с врагами, то разъяренного гибелью приятеля Мухобойку это теперь и подавно не устраивало. Сев в кабриолет, он не расстался со своим автоматом, и потому, едва робот разделался с Косматым, он тут же заработал по своей металлической физиономии град свинцовых «пощечин». Которые, впрочем, Людвига ничуть не смутили. В ответ на выпад Томазо он лишь небрежно тряхнул в его сторону левой рукой так, будто отгонял от себя докучливую муху. Или, бравируя, решил поймать на лету одну из пуль.
Истинный смысл этого жеста стал понятен, когда стреляющий в Людвига Мухобойка вдруг отшатнулся, взмахнул руками и, выронив автомат, выпал за борт кабриолета в ревущую под ним стихию. Туда же отскочил и съездивший Томазо в лоб измятый кусок металла, что некогда представлял собой затворную раму пистолета Косматого. То, что вряд ли удалось бы в такой ситуации совершить человеку, робот проделал с филигранной точностью и недюжинной мощью. Обладай я при жизни подобными талантами, не раздумывая пошел бы играть в бейсбол, где с такой подачей мне определенно не было бы равных.
Ошарашенный столь неожиданным поворотом событий, толстяк Ньюмен так и замер с вытаращенными глазами и открытым ртом, глядя, как поток стремительно уносит тела его компаньонов. Грег еще не осознавал, что с выходом из игры Мухобойки он лишился своего вооруженного прикрытия и остался один на один с нами (сидевшего на соседней башне макаронника в расчет можно было не брать). К несчастью для Демиурга, понял он это слишком поздно – тогда, когда с заднего сиденья кабриолета на него накинулась обнаженная разъяренная фурия.
В сравнении со мной Викки пребывала в гораздо лучшей форме и, несмотря на пережитые побои, могла самостоятельно передвигаться. Если бы Ньюмен учел это обстоятельство, он без труда предугадал бы реакцию бывшей одноклубницы, когда та заметит, что между ней и Грегом уже не встанет никакая третья сила. Однако толстяк продолжал пялиться на плывущих к водопаду мертвых сицилийцев, пока в его вытаращенные глаза не впились ногти Кастаньеты, с безумным воплем накинувшейся на предателя с заднего сиденья.
Повидал я на своем веку разгневанных женщин, чего уж там говорить, но могу вас заверить: ни одна из них даже близко не сравнится в гневе с осатаневшей от боли и унижений баскской chica . Викки не бранила своего обидчика грязными словами и не обещала выцарапать ему глаза – она просто взяла и без колебаний выцарапала их, как только ей представилась такая возможность. Несмотря на то что я глядел на мир сквозь застилавшую взор мутную пелену боли, а тело мое было искалечено, по нему все равно пробежали мурашки отвращения при виде того, что учинила над Грегом очаровашка Виктория. Ярости в ней бушевало столько, что ослепить противника и разодрать до костей ему лицо ей показалось явно недостаточно. Ухватив экс-председателя за волосы, Наварро задрала ему голову назад и, ничтоже сумняшеся, откусила орущему благим матом бедолаге нос аж под самый корень. Крики неистовствующей хищницы и терзаемой ею жертвы слились в один душераздирающий вопль безумия, какой, наверное, нельзя было услышать даже на оргиях садомазохистов.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});