Взрыв раздался минуты через две. По звуку, где-то в стороне кухни и лабаза.
Дождя так и не случилось.
Лису нашел утром Серега Вульф. Вернее — то, что от нее осталось, а осталось от нее, прямо скажем, немного. Мы недоуменно, без брезгливости смотрели на мелкие фрагменты пазла, раскиданные по костровой площадке. Запчастей явно недоставало, так что сложить лису обратно не смог бы даже сам дьявол.
Первым начал смеяться Дед. С минуту он ржал в одиночестве, прежде чем сумел выговорить хотя бы слово.
— Разорвало. — Дед катался по жухлой траве. Он умирал от хохота, пока мы — еще ничего не понимая, но уже начав догадываться — смотрели на него почти со священным уважением. — Лису!.. Изну…триии!
— От дедушки ушел, — пробормотал Вульф как бы себе под нос.
— И от бабушки ушел, — сказал Мишка, — извините, Наталья Владимировна.
— От медведя ушел, — уже ржал Вульф, тыча пальцем в Мишку.
— И от волка ушел, — проблеял Мишка, тыча пальцем в Вульфа.
— От зайца… — Светка подвывала, сидя на земле и раскачиваясь.
— От лисы, гадство такое, не ушел! Ха-ха-ха!
— Аааа-ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!
Потом мы собрали на лопату ошметки лисы и закопали их в степи, жалея впоследствии лишь о том, что никак не обозначили место захоронения. Впрочем, на этот раскоп мы больше уже не ездили: по итогам сезона и накопленным материалам научный совет принял решение о приостановке работ в том районе на четыре года. Так что на могилу к лисе-жестырнаку ни один из нас уже все равно бы не попал.
Ну и ко мне вопросов тоже не было.
Дмитрий Дейч
ИМЕНА АНГЕЛОВ
В то утро я был метлой, она — лопаткой для мусора. С видом безразличным и независимым я собирал пыль и сухие листья, принесенные с улицы. Всякий раз, проскальзывая мимо, шурша прутьями, я слышал, как она хихикает, и чувствовал на себе тонкий лучик ее внимания. Она тихонько ждала — у стенки, напротив кухонного зеркала, — будто крестьянская девушка, примеряющая фату. То приближаясь к ней, то отдаляясь, выметая из углов, из-под сундуков и шкафов, я вычерчивал ритуальный круг, в центре которого пребывала моя суженая. Наконец сгреб мусор в кучу посреди комнаты и застыл в ожидании.
По истечению долгого — вязкого, как патока, — мгновения мы двинулись друг другу навстречу.
Пыль, осколки стекла, песчинки с далекого пляжа, влажная прикроватная пыль и сухая пыль — из комода. Крысиный помет. Шарики пенопласта. Крошечный прутик — приношение ивы, что растет во дворе. Липкая макаронина — увы, не слишком хорошо проваренная. Ворсинки. Былинки. Хлебные крошки.
И в качестве свадебного сюрприза — черенок вишенки, невесть как очутившийся здесь, на полу, и ставший нашим утренним талисманом. Мы подбрасывали его и ловили, пинали, таскали по полу, играли им в пинг-понг и футбол, делая вид, что метелка никак не может взять его на совок, и только когда вконец умаялись, черенок отправился прямиком по назначению — в мусорное ведро.
Тогда мы покинули дом, счастливые, оседлали подвернувшуюся муху и — взвились в небеса.
Она было примерила — словно корону — тусклое облачко, а я уже приготовился стать ветерком, чтобы сдуть его, тем самым утвердив новые правила, но тут планы изменились: ей приглянулась голубка, сидевшая на шпиле старого городского собора, и я стал колоколом, чтобы объявить о наступлении полудня.
Бомммммммм…
Голубка порхнула, сделала круг и опустилась на площадь, вымощенную булыжником.
Я догнал ее — в виде песенки уличного музыканта, фривольной и глупой, исполненной гнусавым, прокуренным голосом под аккомпанемент банданиона.
— Голубка моя! — завывал я. — Нежная птичка моя!
Она клевала хлебные крошки, то и дело перепархивая с места на место.
В это время на площади появились двое: старик и маленькая девочка.
— Слышишь? — спросил старик. — Один из них запевает «голубка моя», а второй — в образе голубки — мирно клюет крошки поодаль — будто не слышит. Так они играют. Такая, понимаешь, игра у них…
— Но почему? — удивилась девочка.
— Да кто ж их знает… — пожал плечами старик.
— Врешь ты все! — скривилась девочка.
— Да нет же! — заволновался он. — Пойдем покажу!
Они остановились перед музыкантом, который продолжал нещадно терзать инструмент, и слушали его с такими серьезными лицами, что музыкант подмигнул девочке, надеясь вернуть хотя бы малую тень ее улыбки. Тут песенка про голубку кончилась, и лабух затянул балладу — жалобную и пронзительную — про старого Мерлина, удочерившего сиротинушку.
Мерлин нашел меня три дня назад под мостом — я жгла костер из старых тряпок и газет, которые подобрала на берегу. Костер получился так себе — тряпки горели плохо, а одна из них оказалась пропитанной то ли хлором, то ли бромом, то ли еще какой химической дрянью, и мне стоило больших трудов вытащить ее из огня и потушить. При этом я так раскашлялась, что случайному свидетелю наверняка показалось бы, что подыхаю от астмы или бронхита. Бабка моя вот так же точно кашляла перед смертью…
Тут он и появился.
— Слава Гороху! — сказал Мерлин. — Я нашел тебя!
«Нашел кого, старый ты облезлый хрыч?» — подумала я, но вслух произнесла:
— Полтинник за час или двести за всю ночь.
— У меня нет денег, — грустно прошамкал Мерлин.
— У меня есть нож, — предупредила я его, хотя, конечно, никакого ножа и в помине не было. Нож неделю назад отобрали солдаты. А когда я попыталась украсть новый в рыбной лавке, получила по морде акульим хвостом — можно сказать, легко отделалась.
— Все это очень печально, — заметил Мерлин, и я — в глубине души — с ним согласилась.
Все могло обернуться еще печальнее, вздумай он пошалить, но дед стоял смирно в сторонке, думал какую-то свою старческую думу и почти не участвовал в дальнейших событиях. А произошло буквально следующее: я наконец выследила крысу, живущую в углу, там, где камни моста расшатались и появились щели — достаточно глубокие, чтобы послужить убежищем разного рода тварям, в том числе и Пузатой Мэри. Уж не знаю, где ее так раскормили. Верно, при кухне подъедалась. Выглядела она почище любимого кота директора консервной фабрики, где я пробыла в раздатчицах целую неделю, но не получила за работу ни гроша, поскольку вела себя недостаточно вежливо с начальником смены.
Я убила Пузатую Мэри камнем. Сама не знаю, как это у меня получилось: никогда не отличалась меткостью, а тут — попала с первого раза, и сразу насмерть. И только было собралась нанизать тушку на прутик, чтобы хорошенько поджарить, как старикан снова заговорил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});