Кевин также осознал важность дресскода и надел простые слаксы и рубашку нормального размера. Сгорбившись и отводя глаза, шаркающей походкой, как перед разговором с нами, он подошел к стулу.
— Вы говорите о том дне, когда она попросила меня остаться после школы, так?
— Я никогда не просила его остаться после школы, — выпалила Пагорски. Ее голос дрожал, но звучал на удивление убедительно.
— Вам предоставят возможность высказаться, мисс Пагорски, — сказал Стрикланд. — А пока мы выслушаем Кевина, хорошо? — Он явно хотел провести слушания спокойно и цивилизованно, а я мысленно пожелала ему удачи.
— Ну, не знаю, — сказал Кевин, покачивая опущенной головой. — Просто это было как-то интимно, вы понимаете? Я не хотел никому ничего говорить, но потом мой папа стал задавать вопросы, и я, ну, я рассказал ему.
— Рассказал ему о чем? — ласково спросил Стрикланд.
— Ну... то, что я уже рассказал мистеру Бивонзу. — Кевин сжал ладони коленями и уставился в пол.
— Кевин, я понимаю, как тебе трудно, но нам необходимы детали. От этого зависит карьера твоей учительницы.
Кевин взглянул на тебя:
— Папа, это обязательно?
— Боюсь, что так, Кев, — сказал ты.
— Ну, мисс Пагорски всегда была ко мне внимательна, мистер Стрикланд. Очень внимательна. Всегда спрашивала, не нужно ли помочь мне выбрать эпизод или не нужно ли подавать мне реплики, чтобы я запомнил свои... А я никогда не думал, что заслуживаю это, но она говорила, что я великий актер и ей нравится мое «драматическое лицо» и моя «крепкая фигура» и что с моей внешностью я мог бы сниматься в кино. Я в этом не разбираюсь. Но я не желал ей неприятностей.
— Выводы сделаем мы, Кевин, а ты просто расскажи, что случилось.
— Понимаете, она несколько раз спрашивала, не могу ли я остаться после уроков, чтобы она натаскала меня на мою роль, но раньше я всегда говорил, что не могу. То есть я обычно мог, мне особенно нечего было делать, но просто я... мне было как-то неловко. Я не знаю почему, просто было странно, когда она подзывала меня к своему столу после урока и как будто снимала ниточки с моей рубашки, но я не уверен, что они там действительно были. Или она бралась за кончик моего ремня и запихивала его обратно в петлю.
— С каких это пор Кевин носит ремень? — прошептала я, но ты зашикал на меня.
— ...А в тот раз она уж очень настаивала, как будто я должен, как будто это часть классной работы или вроде того. Я не хотел идти... я говорил вам, я не знаю почему, я просто не хотел... но похоже, что в тот раз у меня не было выбора.
Почти вся эта речь была адресована линолеуму, но время от времени Кевин исподлобья поглядывал на Стрикланда, а Стрикланд ободряюще кивал ему.
— Ну, я прождал часов до четырех, так как она сказала, что после звонка у нее дела, а к тому времени уже почти никого в школе не осталось. Я прошел в ее класс, и мне показалось странным, что она переоделась после нашего урока. То есть она переодела только блузку, теперь это была такая майка с низким вырезом и очень обтягивающая. И я мог видеть ее... ну, вы знаете.
— Ее что?
— Ее... соски, — сказал Кевин. — Ну, я и говорю: «Вы хотите, чтобы я прочитал свой монолог?» А она встала и закрыла дверь. И заперла ее. Она сказала: «Нам необходимо уединение, не так ли?» А я сказал, что мне все равно. Потом я спросил, читать ли с самого начала, а она сказала: «Сначала мы должны поработать над твоей осанкой». Она сказала, что я должен научиться говорить с помощью диафрагмы, вот здесь, и положила ладонь на мою грудь и не убрала. Потом она сказала, что надо стоять очень прямо, и положила другую руку мне пониже спины и прижала и вроде как погладила. Я уверен, что стоял прямо. Я помню, как затаил дыхание. Я нервничал. Потом я начал монолог из «Коня»... вообще-то я хотел прочитать из Шекспира. «Быть или не быть». Я думал, что это клево.
— Все в свое время, сынок. Что было дальше?
—Кажется, она прервала меня всего после двух или трех строчек. Она сказала: «Не забывай, что пьеса о сексе. Когда он ослепляет лошадей, это эротическое искусство». А потом она начала спрашивать, видел ли я когда-нибудь лошадей, больших лошадей с близкого расстояния... не кастрированных животных, а жеребцов. И замечал ли я, какие у них большие... простите, вы правда хотите, чтобы я повторил ее слова, или мне просто, ну, вы знаете, подвести итог?
— Лучше повтори ее слова так точно, как запомнил.
— Ладно, вы сами напросились. — Кевин сделал глубокий вдох. — Она хотела знать, видел ли я когда-нибудь конский пенис. Какой он большой. И все это время я чувствовал себя... странно. Тревожно. А она положила ладонь на мою... э... ширинку. И поглаживала через джинсы. И я очень смутился из-за всех этих разговоров. Я... немного возбудился.
— Ты имеешь в виду эрекцию, — сурово констатировал Стрикланд.
— Послушайте, я что, должен продолжать? — взмолился Кевин.
— Если можешь, то лучше бы закончить эту историю.
Кевин уставился в потолок, скрестил ноги, забарабанил носком правой кроссовки по носку левой.
— Ну, я сказал: «Мисс Пагорски, может, мы займемся этой сценой в другой раз, потому что мне уже пора». Я не знал, что сказать о ее руке, поэтому говорил, что, может, надо прекратить, что я хочу прекратить, что я должен идти. Потому что мне это казалось неправильным, и вы понимаете, она мне нравится, но не так нравится. Она могла бы быть моей матерью или что-то вроде.
— Давай-ка проясним, — сказал Стрикланд. — Юридически это очень важно, потому что ты несовершеннолетний. Но кроме того, что тебе всего пятнадцать лет, это были нежелательные заигрывания, правильно?
— Ну да. Она некрасивая.
Пагорски вздрогнула. Так дергается маленький зверек, когда в него, уже мертвого, стреляют из пистолета большого калибра.
— Итак, она не прекратила? — спросил Стрикланд.
— Нет, сэр. Она начала тереть вверх-вниз по джинсам, приговаривая: «Иисусе...» Я прошу прощения, мистер Стрикланд, но вы сами просили... Она сказала, что каждый раз, как она видит лошадиный пенис, ей хочется его сосать. И вот тогда я...
— Извергнул семя.
Кевин опустил голову и снова уставился на свои колени.
— Да. Это было ужасно. Я просто выбежал из класса. После этого я пару раз прогулял ее уроки, но потом я вернулся и постарался вести себя как ни в чем не бывало, потому что не хотел испортить среднюю оценку.
— Как испортить? — пробормотала я. — Получить еще одно «хорошо»?
Ты бросил на меня мрачный взгляд.
— Я знаю, как тебе было нелегко, Кевин, и мы хотим поблагодарить тебя за сотрудничество. Теперь