Хвостов, бывший министр юстиции. В отличие от своего племянника, А.А. Хвостов не имел намерения считаться с Распутиным и его окружением.
При его содействии директор Департамента полиции Климович выполнил свою давнюю мечту избавиться от Манасевича-Мануйлова. Когда к нему поступили жалобы на вымогательство со стороны Манасевича-Мануйлова, он распорядился записать номера купюр и арестовать взяточника после получения денег. Хотя Манасевич-Мануйлов был арестован с поличным, на его защиту поднялся весь распутинский кружок, почувствовавший, что удар косвенным образом направлен против «старца». Председатель Совета министров потребовал, чтобы А.А. Хвостов немедленно уволил Климовича. После категорического отказа гнев обрушился на самого министра. По словам председателя IV Государственной думы М.В. Родзянко, Штюрмер сказал по телефону А.А. Хвостову: «Вы мне сообщили неприятное для меня известие об аресте Манасевича-Мануйлова, теперь я вам сообщаю новость: вы больше не министр внутренних дел».
Эта угроза была выполнена с буквальной точностью. В августе 1916 г. А.А. Хвостов покинул свой пост; из Департамента полиции также убрали Климовича. Благодаря хлопотам высоких покровителей Манасевич-Мануйлов был освобожден из-под стражи. При первой встрече Распутин, по словам Мануйлова, сказал ему: «Вот пока ты там сидел на замке, Протопопов назначен, теперь Россия здесь держится (показывает на руку)». «Старец» также добавил: «Мы ошиблись на толстопузом (он так называл Хвостова А.Н.), на толстопузом, потому что он только из этих дураков правых. Я тебе говорю, все правые дураки. Вот теперь мы взяли между правыми и левыми — Протопопова».
В такой почти анекдотической форме Распутин изложил обстоятельства назначения последнего министра внутренних дел Российской империи. Александр Дмитриевич Протопопов (управляющий министерством с сентября 1916 г., министр с декабря 1916 г.) был богатым, прекрасно образованным барином, членом партии октябристов. Он считался одним из самых многообещающих политических деятелей умеренно-либерального направления. Его способности и корректность получили должную оценку: он был избран на влиятельный пост товарища председателя IV Государственной думы. Он удостоился самых лестных оценок европейских парламентариев, когда выезжал в составе думской делегации за границу. Для Протопопова как для представителя либеральной оппозиции Распутин являлся воплощением всех пороков царского режима. Тем не менее он согласился встретиться со «старцем», когда ему сделал предложение тибетский врачеватель П.А. Бадмаев. Тибетская медицина пользовалась большим успехом в аристократическом Петербурге, а сам врачеватель был доверенным лицом многих сановников. Имя Бадмаева упоминалось почти во всех эпизодах, связанных с Распутиным: он мирил «старца» с иеромонахом Илиодором, уговаривал епископа Гермогена покориться высочайшей воле. В его лечебнице произошло знакомство Протопопова и Распутина.
Протопопов категорически отрицал, что являлся креатурой «старца». Можно согласиться, что его появление в высших эшелонах власти было обусловлено целым рядом факторов. Однако лояльность к «старцу» имела важное значение для царской четы, и Николай II был рад услышать, что Протопопов изменил прежнее мнение. «Царь сказал, — вспоминал Протопопов, — что знакомство, начавшееся с недружелюбия, часто бывает прочнее другого…»
В оппозиционных кругах согласие Протопопова войти в консервативный кабинет Штюрмера было воспринято как предательство, особенно после того, как министр появился на заседании думской комиссии в мундире шефа жандармов. Коллеги Протопопова по партии октябристов приписывали неожиданное изменение его позиции скрытой болезни, которой воспользовался шарлатан Бадмаев. Французский посол Морис Палеолог передавал слухи о тибетском целителе: «Во время своих кабалистических операций ему нетрудно было приобрести влияние на этот неуравновешенный ум, на этот больной мозг, в котором проявляются уже симптомы, предвещающие манию величия».
Критики Протопопова оказались в очень невыгодном положении, поскольку перебежчик был одним из кандидатов «Прогрессивного блока» в состав «правительства общественного доверия». С формальной точки зрения Николай II выполнил рекомендации либеральной оппозиции, и поэтому, когда Родзянко доложил, что Протопопов, очевидно, сошел с ума, царь иронически заметил, что душевное расстройство товарища председателя Думы выяснилось почему-то только после его превращения в министра внутренних дел.
Недовольство Протопоповым усугублялось появлением в Министерстве внутренних дел его бывшего однополчанина-конногвардейца Курлова, которого общественное мнение подозревало в причастности к убийству Столыпина. В начале Первой мировой войны генерал был сделан особоуполномоченным по гражданскому управлению Прибалтийского края и вскоре опять привлек к себе негодующие взоры, не приняв должных мер для эвакуации Риги. Несмотря на то что в Думе раздавались призывы повесить изменника Курлова, министр пригласил его в свои заместители. Впрочем, генерал был настолько одиозной фигурой, что Протопопов предпочел не проводить его назначения в официальном порядке.
Возвращению Курлова из политического небытия способствовал Распутин. Во время отставки генерал успел близко сойтись со «старцем», которого когда-то мельком увидел в кабинете Столыпина. Следует отметить, что Курлов был одним из немногих мемуаристов, не отрекшихся от дружбы с Распутиным. Он высказал несколько панегирических оценок, писал о его христианской доброте, а также о «практическом понимании текущих вопросов даже государственного характера».
Курлов не изменил привычке подбирать сотрудников по принципу личной преданности вне зависимости от их деловых качеств. Когда в разговоре со Спиридовичем он упомянул о кандидатуре своего друга и партнера по финансовым операциям А.Т. Васильева, его собеседник отреагировал следующим образом: «Я ахнул: “Да что вы, Павел Григорьевич, да ведь он только пьет! Пьет и в карты играет. Какой же он директор Департамента полиции, да еще в теперешнее время?”». Курлов только усмехнулся, но своего решения не изменил. Таким образом, в критический для самодержавной власти период политический розыск находился в руках генерала, на чьей совести был грандиозный киевский провал, и бывшего прокурора, не имевшего никакого опыта в полицейских делах.
Некомпетентность Курлова и Васильева была настолько вопиющей, что они не смогли обеспечить безопасности Распутина, от которого зависела их карьера. Плотная филерская опека, раздражавшая распутинцев, была снята, и поэтому никто не заметил исчезновения «старца» в ночь с 16 на 17 декабря 1916 г. Между тем в Царском Селе начался переполох. Протопопов вызвал Курлова и Васильева и передал им требование императрицы разыскать «старца» во что бы то ни стало. Курлов так ревностно взялся за поручение, что велел доставить ему сенатора Белецкого, заподозрив его в причастности к исчезновению Распутина.
Действительно, преступление было совершено в точном соответствии с планом, некогда разработанным министром А.Н. Хвостовым и его помощниками. Они предполагали утопить труп Распутина в полынье на Неве, и полиция, используя водолазов, обнаружила тело «старца» под речным льдом. Остальные обстоятельства также совпадали с деталями, всплывшими еще во время дела Ржевского. Распутина пытались отравить ядом, подсыпанным в мадеру, а потом застрелили из револьвера. «Старца» заманили в западню, пообещав свидание с интересной женщиной.
Однако ни А.Н. Хвостов, ни Белецкий не имели отношения к убийству. После короткого замешательства полиция вышла на верный след. В ночь убийства один из городовых слышал выстрелы