Переговоры о новом министерстве, сформирование которого я поручил тому же Лизргубу, тянулись,0 дней, в это время я правил страной единолично. Осложнения с составлением министерства были чрезвычайны. Я хотел, чтобы украинские элементы были представлены в достаточном числе, но одновременно чтобы не было значительного уклона влево, который мог бы повести к крушению всей нашей работы. Украинский национальный союз{289}, в котором объединились все украинские партии с Винниченко во главе, с одной стороны, с другой Протофис и Союз землевладельцев и прочие, мучили меня с утра до вечера. Немцы стояли за более яркую украинизацию и в этом отношении производили на меня давление, давая намеки, что при более русском и правом кабинете центральное немецкое правительство может вывести свои войска, что поставит меня в очень трудное положение. Был момент, когда Лизогуб отказался совершенно от формирования кабинета. Наконец, на десятый день кабинет был сформирован в следующем составе:
министр внутренних дел Рейнбот министр юстиции Вязлов{290} министр земледелия Леонтович{291} министр промышленности Меринг{292} министр финансов Ржепецкий военный министр Рогоза морской министр Максимов министр труда Сливинский{293} министр народного просвещения Стебницкий{294} министр вероисповедания Лотоцкий{295} министр путей сообщения Бутенко контролер Петров министр продовольствия Гербель министр иностранных дел Дорошенко министр здравия Любинский. Председателем в конце концов остался Лизогуб.
Новый кабинет был буржуазный, по с сильной украинской окраской. Украинцы страшно хотели, чтобы министром внутренних дел был кто-нибудь из них, но сами же они не могли мне указать подходящего кандидата, так на Рейнботе временно и остановились. Министры нового кабинета имели желание совместно дружно работать. Мне думалось, что дело может пойти, и в первое время действительно псе шло хорошо. Но события шли споим чередом, все более и более давая пищу левым партиям предъявлять большие требования. Они не дремали. В это время на севере усиленно шевелились большевики и собрали значительные силы на наших северных границах. Немцев было недостаточно, я послал туда один полк из бригады генерала Бочковского, бывшей Нагиева, и, по свидетельству самих же немцев, этот полк дрался очень недурно под командой Болбочана, того самого, который впоследствии поднял восстание в Харькове{296}, где украинские партии уже давно готовили восстание. Мы об этом были осведомлены. Они не столько имели что-либо против меня, сколько считали, что кабинет был слишком не украинский. Это сплошной вздор и доказывает их политическую неподготовленность, потому что в смысле действительного государственного строительства прежний кабинет был на высоте. Верно, что все условия внутренней политики были против нас и несколько министров, задавшиеся целью действительно восстановить порядок, не могли бы этого сделать без принятия сильных мер. Но честолюбивые вожди партий хотели сами играть роль, а Кистяковский с ними не считался. Неудовлетворенность их честолюбия и заставила пользоваться всеми условиями для того, чтобы восстановить народ против Гетманства, не считаясь с тем, что они сами разрушат все то, что было уже сделано для Украины. Дело дошло до того, что Винниченко входил в переговоры с большевиками.
Кистяковский заарестовал многих украинцев, но он арестовал также и русских, принадлежащих к большевикам и левым социал-революционерам, занимающихся у нас пропагандой. Украинцы подняли страшный крик, доказывая всем, что это гонение на украинцев. Министры украинцы в совете взяли сторону, конечно, арестованных, начались трения. Рейнбот мягкий человек, по здесь он не поддавался. Вязлов же, украинец, стоял на точке зрения, что без суда никого нельзя держать под арестом. Он был прав, но что делать министру внутренних дел, который имел массу лишь косвенных данных о противозаконной деятельности того или другого лица, но не имел еще возможности доказать на суде его виновность. Левые украинские партии всюду по Украине образовывали ячейки для будущею восстания, народу говорилось все, что на ум взбредет: что я привел немцев, что я не хочу дать земли народу, что я устроил монополию хлеба и т. д. и т. п. Многие из небольших служащих в правительстве возмутительно своими самочинными действиями играли на руку господам, готовившим восстание. Немцы проявляли мало интереса ко всему тому, что у нас творилось, они сами были под гипнозом украинских левых партий. К тому же, симпатии их далеко не были в сторону некоторых членов правительства, которые, сообразив, что дело немцев проиграно, сразу стали относиться к ним с пренебрежением и все свои симпатии перенесли на Entente-у. Эта черта многих, живших в Киеве и имевших дела с немцами, сослужила плохую службу нашему делу. Я постоянно говорил: «Господа, нужно помнить, что единственной серьезной силой являются пока немцы. Когда прийдет Entente-а, вы можете всем высказать вашу радость по поводу того, что Entente-а является победительницей в мировой войне, по сдерживайте ваши порывы, время еще не наступило». Это мало имело значения. А немцы, оскорбленные таким отношением, предоставляли событиям развиваться. Новые министры в специальных своих вопросах вели политику старого кабинета, в общем ничего не изменилось. Как я уже говорил, один лишь Вязлов проявлял особую энергию в смысле желания освободить всех заарестованных украинцев или предать их суду. С другой стороны, русское общество, все те союзы, которые под прикрытием Украины образовались у нас, особенно в этот период, проявляли свою деятельность. Лейтмотив был «Entente-а победила», она немедленно прийдет и восстановит Россию, единую, нераздельную, великую, направление будет буржуазное, восстановление монархии. Когда им задавался вопрос, почему это будет, они отвечали: Entente-а хочет возвращения миллиардов, выданных взаимообразно России. Никакие доводы противника их мнения не принимались ими в расчет. Милая Украина, которую они еще так недавно любили и куда стремились, как в обетованную землю, стала им ненавистна: «Она будет сметена без остатка». Это мне лично сказал один очень безобидный человек, приходившийся мне даже немного родственником, далеко не правый. Главное, что они ненавидели, — это язык, хотя язык частному человеку приходилось, если он его избегал, слышать лишь в официальных канцеляриях и читать на нем лишь Державный Вестник. Они совершенно упускали все те колоссальные положительные стороны Украины даже с чисто великорусской стороны, о которых я, кажется, уже мною раз писал в своих записках и каковые, повторяю, являлись единственными главными факторами для спасения России от большевизма. Только национальное чувство можно противопоставить большевизму, и я даже теперь, когда на Украине все идет как нельзя хуже, в силу аyтигосударственности правящего элемента, все же скажу: если на Украине будет большевизм, то, во-первых, он так долго не продолжится, как в Великороссии, во-вторых, он будет мягче, он уже будет в форме вырождения. Кроме того, я убежден, что само селянство будет его вытеснять. Но у нас в Киеве этого не понимали, сразу началось пренебрежительное к нам отношение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});